Принцесса Володимирская
Шрифт:
Наконец, как последствие сильного потрясения, ребенок заболел и лежал в жару и бреду.
Те же лошади, тот же экипаж и тот же молодой малый по приказанию незнакомца поскакали обратно в деревушку Святого Трифона. Они должны были привезти старушку Тантину. Но она явилась бы сюда уже не в качестве прежней воспитательницы, а в качестве няни.
Но когда молодой малый, явившись снова в Олон, отправился для переговоров к старушке Тантине, объяснить ей все, назвать даже по имени того, кто увез девочку, и предложить ей ехать с ребенком на дальний север, он нашел вокруг
У входа домика, у белой стены под ветвями и гирляндами адоиса и плюща, стояла гробовая крышка.
Старушка не вынесла удара и скончалась за день перед тем, признавшись соседям во всем. Впрочем, во всем этом не было никакого преступления. Видно, не судьба была бедной Тантине быть счастливой и иметь около себя хотя бы и чужого ребенка.
Посланный тотчас сообразил, что оставаться было опасно, что его могли арестовать и наделать много неприятностей его барину. В конце концов, конечно, не могло быть ничего серьезного; он знал, что барин похитил не чужого ребенка, но тем не менее огласка была бы для него неприятна.
Спустя полчаса посланный скакал обратно, везя известие в Лозанну, что старушка уже на том свете.
Несколько дней проболел ребенок, но когда выздоровел и полное сознание вернулось к нему, когда Катрина своими хорошенькими глазками увидела лицо того, кто ее похитил, то она улыбнулась и обрадовалась. Это уже был старый знакомый, или, быть может, во время болезни какой-нибудь тайный голос сказал малютке, что этот человек ей в тысячу раз ближе, нежели старушка, ее воспитавшая.
За эту улыбку отец восторженно взял ее из кровати на руки и не спускал с рук до вечера, покрывая ее поцелуями. А молодая женщина, обегав все лавки, усеяла мебель и пол горницы игрушками и всем, что только могло позабавить ребенка.
Но более всего, более игрушек занимало крошку то, что надевали на нее.
Она оглядывала себя сначала просто, затем, найдя зеркало, выбрала его своей любимой игрушкой. После простеньких платьиц, которые носила она в деревушке, и разноцветных камушков, которые носила на ниточках в виде четок, теперь на ней были шелк, и кружева, и всевозможные вещицы. Пуговки и пряжки блестящие, как солнечные лучи, и с камушками, которые сияли, конечно, не тем блеском, что те, которые она сама доставала в ручьях холма Святого Трифона.
Через несколько дней, когда ребенок вполне оправился, окреп и повеселел, путешественники двинулись далее… на север. На этот раз путь их длился около месяца.
XII
Прошло около пятнадцати лет.
За несколько часов езды от маленькой столицы маленького государства, города Киля, стоял невдалеке от моря небольшой замок, но без башен, бойниц и зубчатых стен.
Это было большое здание простой архитектуры, несколько тяжеловатой. Со стороны моря он был закрыт большим парком, обнесенным каменной стеной. С противоположной стороны почти такая же каменная ограда окружала двор и несколько служб.
На этом поместье лежал отпечаток однообразия, скуки. Этот дом издали можно было принять
Нежданно явился богач иноземец, скупил огромное пространство земли и тотчас же на пустом месте, но около рощи стал строить этот дом. Несмотря на большие размеры и всякие затеи, постройка шла необыкновенно быстро, и через полтора года после покупки земли уже все было в том виде, в каком оно теперь.
В этом поместье поселился богатый польский пан. Про него ходили всякие слухи. Одни говорили, что он должен был бежать из отечества, эмигрировать, другие уверяли, что он не был эмигрантом. Он назывался графом Краковским, но многим аристократам Киля было известно, что этот вымышленный польский магнат хотя и граф, но носил в действительности у себя на родине другую фамилию, известную и прославленную в истории Польши.
Но причины, побудившие его это сделать, были неизвестны. Во всяком случае, он не был изгнанником из своего отечества, так как получал большие доходы со своих поместий, оставшихся на родине.
Семейство, жившее в доме, состояло из трех лиц: во-первых, самого владельца, человека лет сорока, на вид несколько старше, сумрачного, вечно молчаливого и нелюдима. Уже прошло много лет, как он поселился здесь, а знакомых у него было очень мало. Сам он иногда бывал в Киле и посещал там главным образом лиц придворного кружка, но знакомые эти редко бывали в гостях у Краковского.
Во-вторых, с ним жила его сестра, старая девица, и была, подобно своему брату, такая же сумрачная. Однако насколько Краковский был молчалив, но добр и любезен со всеми, настолько старая девица была раздражительна и просто зла.
Вместе с ними жила молодая девушка девятнадцати лет, замечательной красоты, одаренная большим умом и самыми блестящими способностями. Она считалась воспитанницей и приемышем графа, но, как это бывает часто, все знали или чувствовали, что эта воспитанница, в сущности, его дочь.
Для самого графа эта красавица девушка была выше всего в мире. Можно было догадаться, что именно ради нее он бросил отечество и добровольным изгнанником поселился на чужой стороне.
Девушка была идолом в доме – начиная с владельца и кончая даже ребятишками соседних деревень.
Эту девушку звали Людовикой. Но так как в этой семье все было загадочно, то и для нее самой было загадочно это имя. Ей помнилось, что когда-то в детстве она жила в другой стране, где были высокие горы. Она ясно помнила, что тот дом, под кровлей которого она сознательно оглянулась на мир божий в первый раз, был мало похож на теперешнее ее жилище. Тот домик был вдесятеро меньше не только замка, но и дома, в котором теперь помещались их кучера и привратники.