Принцип мести
Шрифт:
– Я не спрашиваю, будешь ли ты, но интересуюсь, не мелка ли посуда.
– Говорят, если выпить стакан водки наперстком, упадешь замертво.
– Не будем проводить столь бесчеловечный эксперимент. Просто выпьем, – сказал протоиерей. Он был задумчив. Русскому человеку пристало пить водку задумчиво. Я легко согласился бы с этим, тем более что причин для веселья у нас не было.
– Ты подписался?
– Еще нет. Но деваться-то некуда. А ты?
– Я уже. Утром мне назначено явиться на инструктаж.
– Мне тоже. Я тут подумал-подумал и решил: дело это верное и в принципе богоугодное. Что-то
– Тогда тем более нет повода не выпить, – согласился я. – Мне выбирать не приходится. Я не свободен...
– А что такое свобода? – задался вопросом Игнатий. – И как она связана с теодицей?
В этот вечер, как я успел заметить, теодицея, то есть проблема существования зла при всеблагом Боге, волновала нас особенно. Она была тесно связана с проблемой свободы, а свобода, как и ее отсутствие, с каждым из нас. Но приступить к этому разговору без того, чтобы определиться с табу, я не решился, поскольку имел дело со служителем культа.
– Ты не обвинишь меня в святотатстве?
– Нет, если твоя главная цель – поиск истины, – сказал Игнатий. – Преодоление противоречий Библии, развитие представлений о Боге – это и есть путь познания.
– А как же церковь, догматы?
– Догмат оплодотворяет, но не насилует. Любой свободно мыслящий человек для ортодоксальной церкви – ересиарх. Но я склоняюсь к тому, что Бог благоволит к тем, кто против него восстает или не во всем соглашается с ним. Это ответный творческий акт со стороны человека. Недаром сказано, что в основании всякого глубокого сомнения лежит отсвет истины. Тут я не соглашусь с отцом Флоренским, для которого самое стремление к разумной вере есть начало дьявольской гордыни, желание выдать себя за Бога.
Договорившись таким образом о правилах игры, чем-то напоминающих «бои без правил» (эта ассоциация по вполне понятным причинам возникла не только у меня, но и у Игнатия), мы пустились во все тяжкие.
Существует противоречие, которое обнаруживается, как только мы начинаем размышлять об отношении зла к воле Божьей и его предвечному замыслу о мире. Если Бог создал человека свободным, то он тем самым допустил возможность зла. Если зло включено в предвечный замысел о человеке, то Бог так или иначе является виновником зла, если же нет, то не служит ли наличие зла доказательством бессилия Бога?
– Не так, – возразил Игнатий, выслушав меня. – Бог осуществляет добро не через зло, поскольку безусловное добро и Бог – одно. Зло есть нечто иное, как активное отрицание добра, коренящееся в свободе человека.
– Значит, свобода – зло?
– Вовсе нет, это инструмент, с помощью которого человек достигает совершенства. Приведу здесь высказывание одного русского философа, утверждавшего, что вместе с любовью и свобода есть необходимое условие абсолютной полноты бытия. Только свободное существо может быть совершенным. Вместе с тем свобода выступает здесь как условие возникновения зла. Мир во зле лежит. Свобода – величайший дар Господа и свидетельство его доверия к человеку.
– Я не согласен, что свобода – дар. Это нечто существующее помимо Бога. Раз уж мы решили ссылаться на авторитеты, напомню высказывание другого русского философа. Несотворенная свобода, сказал он, объясняет не только возникновение зла, но и
Я перевел дух, прислушиваясь к ощущениям, которые вызывает водка, выпитая в паузах между логическими посылами, и перешел к следующему пункту доказательства.
– Как известно, Люцифер, этот ангел, «несущий свет», отпал от Бога, возомнил себя выше Бога и превратился в дьявола. О чем это говорит? О том, что свобода существовала и до него. Теперь что касается Адама, якобы принявшего дар свободы. Если запретный плод от древа познания добра и зла сделал человека свободным в его выборе (ведь свобода – это возможность грешить или воздерживаться от греха), то как мог Адам ослушаться Бога, не будучи свободным? Ведь он не знал о существовании добра и зла и, лишь вкусив от древа познания, увидел, что есть что.
– Ты же и сказал, что Бог сотворил человека свободным. Вот человек и ослушался его наказа и не внял божественному предостережению – «смертию умрешь».
– Не мог Адам быть свободным, не зная разницы между добром и злом. Он стал свободным, ослушавшись Бога. А до того он пребывал в неведении, в незнании свободы... Следовательно, сотворен он был несвободным или отчасти свободным. Свобода пришла к нему вместе с грехопадением. Другое дело, что Адам совершил бессознательный грех, то есть неосознанно выбрал зло. Но это означает лишь то, что он все-таки совершил выбор. А выбор – это и есть свобода.
На сей раз Игнатий прислушивался к своим ощущениям.
– Хорошо, – сказал он, – я готов признать существование несотворенной свободы. Ангельский верховный князь Люцифер своим восстанием только подтверждает это. Как и то, что за ним последовали целые небесные полчища. Возбудив в себе адский огонь, он сделался дьяволом. Своим неполсушанием противопоставил себя Богу и Адам. Это значит, что и он воспользовался своей свободой. Ответственность Бога за свободное волеизъявление твари таким образом снимается.
– Но тем самым признается существование чего-то помимо Бога?
– Да. Это несотворенная свобода.
– Бог – первый демократ. Именно ему мы обязаны свободой выбора. Ему и Люциферу, поскольку он олицетворяет зло.
– Дьявол есть сила, паразитирующая на добре. Я позволю себе цитату...
Игнатий уронил подбородок на грудь и с видом величайшей сосредоточенности замолчал. Безмолвствовал он так долго, что я не удержался и постучал вилкой по графину, требуя немедленно озвучить обещанную цитату.
– Не ручаюсь за точность, но смысл высказывания таков: Бог допускает зло, поскольку в своей премудрости имеет возможность извлекать из зла высшее благо или наиболее возможное совершенство. Это и есть причина существования зла. Нельзя допустить ни того, чтобы Бог утверждал зло, ни того, чтобы он отрицал его безусловно: первого потому, что тогда зло было бы добром, а второго потому, что зло не могло бы существовать вовсе, но, однако, оно существует. Бог отрицает зло как окончательное или пребывающее, и в силу этого отрицания оно и погибает. Но Он допускает его как преходящее условие свободы, то есть большего добра. Бог терпит зло, поскольку прямое его отрицание или уничтожение было бы нарушением человеческой свободы, а значит, большим злом, так как делало бы совершенное, или свободное, добро в мире невозможным...