Принцип нечетности тапка

Котляр Александр

Хана, как будто услышав Мыша, позвала Заждана обедать. Шелег уселся на люльку и мечтательно промурлыкал Малышу:

– Твоего биологического отца скоро увезут в приют. Ему там будет хорошо, намного лучше, чем здесь, с нами. О нём будут заботиться, кормить три раза в день с ложечки, гладить по голове. Ты же любишь, когда тебя гладят, Малыш? Он тоже любит, но остро недополучает этого в семье. А там им будут заниматься специально обученные люди, люди, знающие, как сделать ему хорошо. Они будут рассказывать ему сказки, не такие, как я. Мои сказки ему не нравятся. А от их сказок он будет плакать, смеяться, в восторге подбрасывать больничный колпак. В твоей жизни уход отца мало что изменит, он ведь не рассказывает тебе сказки. Другое дело если бы вдруг не стало меня. Малыш, хочу открыть тебе интимную тайну: если бы я не был котом, то твоя мать, несомненно, ушла

бы от него ко мне. Ты бы тогда стал мне приёмным сыном. Но, на твоё несчастье, этого не произойдет. В обществе так много абсурдных ограничений. Могу тебя уверить, Малыш, что ни один работник ЗАГСа не пойдёт на то, чтобы в анкете твоей матери в графе имя и фамилия мужа записать «Кот Шелег». А звучит, кстати, очень благородно – Кот Шелег.

– Ты уже позвонил в службу спасения? – спросил Мыш.

– Забыл, заговорился тут с Малышом, пора звонить, – и Шелег набрал номер.

– Здравствуйте, – сказал кот диспетчеру, пытаясь придать голосу паническую нервозность. – Да, повторно, он опять намылил канат. Если вы срочно не приедете, его может с нами не стать. Только, пожалуйста, не присылайте пожарных, он боится огня и предпочитает повешение сожжению. Говорит Хана Шницельфильд. Да жена, уже пятнадцать лет с ним, как по острию ножа. Приходишь с работы и сразу – в ванную, в надежде на худшее! Разве так можно жить?! Вот и сейчас – рецидив, приезжайте скорей, он уже… уже…

Шелег вошёл в роль и стал в истерике рвать когтями шнур, потом отскочил от телефона и сказал Малышу:

– Скоро за твоим биологическим отцом приедут. Ты увидишь много незнакомых лиц. Эти люди никогда раньше не приходили к нам в дом, и, я надеюсь, больше не придут, это одноразовые люди, люди-памперсы.

Заждан лежал на диване с полузакрытыми глазами и сосредоточенно следил за процессом переваривания куриных котлет.

– Смотри, как безмятежно люстру созерцает, – обратился Шелег к Мышу. – Но ждать осталось совсем недолго, скоро люстра сменится для него вытянутыми неоновыми лампами, а классический набор нижнего белья – белой пижамой.

– Слушай, а давай, пока машину ждём, поиграем в кошки-мышки, чтобы время помучить, – предложил Мыш.

– Давай, а как в нас играют?

– Да очень просто. Ты идёшь в кухню за куском сыра, а я притворяюсь неживым, как тогда, помнишь? Ты подходишь ко мне и говоришь: «Бедная, бедная мышка, ещё десять минут назад бегала задорная, скакала, как оводом ужаленная, а сейчас падаль падалью». Потом расстилаешь сыр на полу и перекладываешь меня на кусок.

– Ну, расстелю я сыр, положу тебя, а дальше что?

– А дальше, ты демонстративно отвернешься, и будешь считать до тысячи, только глаза свои кошачьи не открывай. Если будешь считать медленно, я успею вместе с сыром спрятаться в дыру за стенкой и буду там его с аппетитом пожирать.

– А я, что в это время буду делать я?

– Ты будешь ходить по квартире, с задором запрыгивать на холодильник, залезать под диван и приговаривать: «Ай, хвостатый, ах да мышин сын, спрятался, как в лампу древний джин». Вот такая интересная игра в кошки-мышки.

– А кто в неё побеждает?

– Никто не побеждает, это игра не имеет целью насладиться проигрышем друга. Она для тех, кто хочет с интересом провести время, а не потешить своё звериное эго. Я уверен, что ты не из тех, кто получает удовольствие от превосходства над другими, – пафосно заявил Мыш.

– Не из них, – согласился кот. – Но лучше я пойду к Малышу сказки добрые рассказывать, не обижайся, ладно?

– Я не обижаюсь, просто хотелось время с интересом и пользой провести, пока машину ждём.

Шелег вскочил на спинку люльки и пощекотал нос Малыша кончиком хвоста. Тот раскрыл глазищи и засмеялся.

– Ты знаешь, Малыш, сколько сказок рассказано про великих котов? И представить себе не можешь. Есть сказки добрые, а есть злые, некотолюбивые. Вот, к примеру, садистская сказка об унижении говорящего кота, умного и тонкого зверя, привязыванием цепью к дереву. Твоему биологическому отцу эта история нравится. Ты не мог не заметить, как он недвусмысленно на меня смотрит, вертит цепочку от часов и подхихикивает, читая по слогам: «Златая цепь на дубе том…». Но его скоро заберут от нас. Придут люди в белых халатах, посадят в машину и увезут в большой дом без окон и дверей. Я уже вызвал грузчиков, – сказал Шелег расплывшись в улыбке. – Странно, почему их всё ещё нет. Если не приедут через двадцать минут, опять позвоню в диспетчерскую голосом твоей матери и скажу достойно, без истерических ноток: «Он уже висит. Теперь его может спасти

только чудо. И вы это чудо нам подарите. У него кроме меня, вдовы, остался ещё маленький ребёнок, ребёнок-сирота. Повешенный должен быть вынут из петли, вынут ради ребенка. Если вы воспитывались в детском доме, если ваши родители умерли задолго до вашего появления на свет, то вы обязаны меня понять». Потом я зарыдаю, зарыдаю так, что твой биологический отец, Малыш, перевернётся на живот. Я уверен, что диспетчер расчувствуется, и реаниматоры в халатах с сетью незамедлительно приедут. А пока у нас есть двадцать минут для сказки. Итак, о чём мы с тобой вели захватывающий монолог? Да, конечно, о жестокой участи кота, кота-интеллигента. О судьбе одарённой, незаурядной личности, посаженной обществом на цепь. О соотношении свободы и необходимости, необходимости быть понятым. А я… я бы сорвал с себя цепь, порвал бы её на звенья и… русалку бы эту, когтями её, чешую с неё вон, – Шелег ощетинился и зашипел. – Посадить на цепь, как собаку, надеть намордник, а сверху, в насмешку, девку чешуёвую. Это даже циничней, чем банки к хвосту привязать…

Малыш спал, подложив кулачок под правую щёку.

– Общепринятое заблуждение, что во сне мы не слышим звуков. Если спящему много раз шептать одно и то же слово, то он, когда проснётся, будет его помнить. Я не буду читать тебе во сне эту злую сказку, чтобы ты не посадил меня на цепь когда вырастешь.

Мы изменим сюжет, сделаем сказку доброй и жизнеутверждающей, захеппуем её энд! – Шелег задумался и принялся тихо мурлыкать ямбом, сбиваясь на хорей. – У лукоморья дуб зелёный… зелёное дерево можно оставить, златая цепь… тоже можно не убирать, но надо исключить возможность обвивания ею шеи кота-интеллигента.

Малыш перевернулся на другой бок, показывая этим, что согласен с котом.

– Надо поменять третью строчку, – и Кот шёпотом, чтобы не разбудить Малыша, продекламировал:

Златая цепь на дубе том…Мы занесём цепочку в дом,Чтоб цепь, сползая, ненарокомНе обвила тугим потоком,Лишая права на потом.Русалка милая, упрёком,Скребётся чешуёвым боком,В лучах луны прекрасен лик,И кот под дубом, думами велик,Глаголет истины, пророком.

– В творчестве этого, столь известного среди вас непрозаика, можно найти немало абсурдных сюжетов, – снова перешел на прозу Шелег. – И русалка на ветвях – только один из них. Вдумайся, Малыш, в смысл этих слов: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» Во-первых, не разберёшь – мгновенье чудное или чудное, а, во-вторых, когда внезапно являются… ты помнишь, как Карлсон возник на крыше перед двумя грабителями в простыне? Они подумали что Карлсон – привидение, и страшно перепугались. Я, когда смотрю эту сцену, катаюсь по полу и кончиком хвоста вытираю слёзы смеха. А с гением чистой красоты ещё смешнее. Я в энциклопедии часто наталкиваюсь на портреты гениев и могу заявить тебе безапелляционно: среди них нет красивых. Не дай бог тебе развиться в гения! Впрочем, за тебя я не волнуюсь, зная, кто твой биологический отец. Как ни стараешься замутить генетическое прошлое знаниями, оно всё равно пробьётся, вылезет через подшёрсток этикета грязным словом или глупой шуткой. Никуда не денешься от этих генетических кодов. Вот твой дедушка… хорошо, что он умер. Если бы он до сих пор жил, я бы ушёл, ушёл на улицу навсегда. На улице, кстати, уже целую неделю март. Март, Малыш, – особое время не только для котов. Время, когда мурлычешь на капель, – сказал Шелег мечтательно. – Вот и непрозаик ваш тоже, про «чудное мгновенье» наверняка в марте намурлыкал. Мне лично понятна природа его романтического порыва. Знаешь, как негой от лап до хвоста продирает! В марте хочется стонать прекрасное, – и Шелег, закрутив хвост, спрыгнул с полога и бесшумно удалился в кухню. На кухне стояли холодильник, раскладной обеденный стол и Хана. Сковородка брызгала маслом, брызги попадали на фартук неказистой женщины.