Принцип Полины
Шрифт:
– Осторожно, гололед. Я думала, не приехать ли на машине, но движение везде одностороннее, да еще снегопад, пешком будет быстрее.
Туман и снег придавали некоторую таинственность сонному городку в горной долине. Я изо всех сил настраивался на позитив: если судить по первому впечатлению, меня мог ожидать только приятный сюрприз. Как в Паньи-сюр-Мозель, где организатор фестиваля понял мою книгу лучше, чем родная мать. Да еще и на похороны моей матери он приехал.
Минут через двадцать, скользя по голому льду и увязая в снегу, мы добрались до книжного магазина
– Это исторический центр города, – тараторила мадам Вуазен, доставая ключи. – Теперь только я здесь и осталась.
На пустыре за ее домом большой рекламный щит над крышей сообщал: «Скоро открытие нового супермаркета Интермарше!»
– Пусть сначала переступят через мой труп, – процедила она, поймав мой взгляд. – Вам нравится?
Треть витрины была занята кустарной афишей с моей фотографией и обложкой книги с манжеткой о Премии под гигантской надписью:
Только 16 февраля у нас в гостях автор.
Открыто для посетителей с 12.30 до 18 часов.
Работает буфет.
Я сказал, что она меня балует.
– Вы заслужили.
Мадам Вуазен открыла застекленную дверь, сняла табличку «Скоро буду». И я вошел в дантовский хаос, где кипы книг, казалось, подпирали стены и поддерживали потолок.
– Места не хватает, – вздохнула она. – Я слишком много заказываю, возвращать не успеваю, а люди ничего больше не покупают. Хорошо еще, что я создала библиотеку при следственном изоляторе. Иначе новые поступления не разместить. Хотите кофе?
– С удовольствием.
Над столом, за которым мне предстояло подписывать книги, висел безобразный портрет в мрачных тонах, в котором я, несмотря на невысокое мнение о своей особе, узнал себя с большим трудом.
– Одна из ваших поклонниц сделала вам подарок, по фотографии. К сожалению, вы мужчина.
Я ответил на ее разочарованный взгляд, пожав плечами: мол, ничего не поделаешь. Она объяснила:
– Мне не дали разрешения привести вас в женское отделение. Вы подпишете для них экземпляры, я на каждую составила карточку.
Я подошел к столу. Стопка книг, десятка два, с закладками, была снабжена этикеткой «Подписать в первую очередь». Я вынул одну карточку, исписанную мельчайшим, совершенно нечитаемым почерком.
– Чем старше я становлюсь, тем мельче пишу, – весело произнесла мадам Вуазен. – Не беспокойтесь, Полина вам переведет. Только она и ухитряется меня расшифровывать. Пора бы ей уже появиться. Полина будет вашей хостес: я жду уйму народу.
Я никому не хотел портить праздник, но улицы мне показались пустыми, а дома нежилыми. Был ли тому виной снег, школьные каникулы, безработица, отток людей из деревни в город? Или же соседство с тюрьмой выгнало отсюда коренных жителей?
– Пойдемте в мою берлогу, там будет удобней. Осторожно, здесь секция философии, проходите боком. У меня акция на каникулах, так
Втянув живот, я протиснулся между стопками Шопенгауэра и прилавком со Спинозой. Этикетки «Скидка 30 %! Читать немедленно!» показались мне сильно выцветшими. На верхушке собрания сочинений Канта более свежая на вид табличка гласила: «Ликвидация товара».
«Берлога» мадам Вуазен оказалась длинной комнатой, совмещавшей в себе функции кухни, столовой и переплетной мастерской. Кофейник, видимо уцелевший в окопах Первой мировой, был настоящим антиквариатом – железный, трехэтажный, с помятыми боками и крышкой-стаканчиком. Он грелся, почти кипел на угольной печке между газовой плитой и телевизором, который, должно быть, видел первые шаги человека на Луне.
– Пи-пи – дверь налево, – указала моя хозяйка. – А потом за работу: мы не можем разочаровать ваш фан-клуб.
Ее бодрость и веселое настроение не вязались с ощущением отсроченного одиночества, которым веяло от этого допотопного места. Зайдя в туалет, где тоже пришлось встать боком между колоннами книг карманного формата, я вернулся к столу, возле которого был включен электрический конвектор. Я почти согрелся, выпив чашку жиденькой и горькой бурды, когда звякнул колокольчик и дверь открылась.
– Это я! – крикнул встревоженный голос. – Думала, никогда не доберусь! Впору было выходить и толкать поезд.
Как только она вошла в магазин, его пространство стремительно съежилось. Не то чтобы она была великаншей, но размашистые движения, широкая сияющая улыбка и вырвавшиеся из-под капюшона пышные светлые волосы занимали места больше, чем ее тело. Она заполнила собой все пространство, как будто оператор навел объектив на нее, размыв декорации.
– Как дела, Жанна? Здравствуйте, мсье Фарриоль.
Одета она была «двусезонно»: чулки в сеточку и сапоги-луноходы, твидовая юбка и летняя ярко-синяя блузка. Когда она сняла анорак, посыпались искры. Умеренное декольте с трудом вмещало пышную грудь. Она небрежно скрутила длинные волосы в узел, заколов его двумя палочками из светлого дерева, и устремилась ко мне – на плече спортивная сумка, рука протянута, – опрокинув по пути три стопки книг. Запах герани наполнил мои ноздри, когда она сказала мне, пожав руку так крепко, словно выражала соболезнования:
– Мне не терпелось с вами познакомиться. Я вас читала.
Первое, на мой взгляд, противоречило второму. Кому, кроме законченного мазохиста, захочется встретиться с автором столь заунывных стенаний, с болезненной искренностью излагающим во всех подробностях свои комплексы, невзгоды и изъяны?
– Я Полина Сорг.
И эти пять слогов, произнесенных как нечто само собой разумеющееся, показались ответом на вопрос, которым я задался.
– Вы в надежных руках, – вмешалась мадам Вуазен, принесшая ей чашку кофе с торчащей из нее ложечкой. – Я буду слишком занята – коктейль, пресса, – чтобы регулировать поток читателей и получать деньги. Но вы увидите, Полина – само совершенство. Она блестяще справилась с Люсьеном Бофором и Мари-Жо Кийера.