Принцип высшего ведовства
Шрифт:
Я осторожно разложила на плите розы, постояла несколько минут. Вспоминать… не хотелось, потому что это было бы слишком больно. Мы не были близки по-настоящему, но, по словам Джейн, Эрик не хотел моей смерти – и, наверное, уже за это его следовало простить. Впрочем, и прощать не за что. Побеждая, мы все чем-то жертвуем, ничто не дается просто так, в виде красиво упакованного подарка. Даже Джейн… Все-таки обрела покой, пожертвовав собственной жизнью. А я обрела саму жизнь, приняв жертву Джейн. Уфф. Тоскливо, невозможно тоскливо на сердце. Грусть сочится из-под
Последний взгляд на могилу. Прощай, Эрик, спи спокойно. Ты наверняка устал от такой долгой жизни, настало время для отдыха.
И вдруг… Я подобралась. Что за странное, противоестественное сомнение, Лера? Тебе не нравится обелиск? В нем что-то не так?!!
Под каблуком хрустнула раздавленная роза. А я, ничего не видя перед собой, вцепилась обеими руками в холодную грань черной призмы, все еще не веря, пытаясь окончательно разобраться в собственных ощущениях.
…Солнце садилось, щедро засыпая кладбище прощальными лучами. А я сидела на мраморной плите и хихикала, размазывая по щекам слезы и совершенно не понимая – зачем плакать.
Обелиск оказался пустышкой. Никто не плакал над ним, никто не отдавал последнюю честь погибшему. Ни грана сочувствия, сожаления. Ни капли злорадства. Ни-че-го. Разве что… Опасение, что обман раскроется.
Эрика не было здесь, его вообще, судя по всему, не было на кладбище. Бернард специально дал палачу Джейн возможность убедиться в том, что жертва погибла сама, что нужно прекратить поиски… Ха! Швейцарец не разглядывал пристально ментальное поле Джейн, иначе бы убедился в том, что оно слегка изменилось!
Я достала платок, вытерла лицо и медленно побрела обратно. К машине.
Выследить Бернарда оказалось непросто, но я терпеливо ждала, смотрела, запоминала. Когда есть деньги, перед тобой открыты многие двери, и двери частных детективных агентств в том числе. В итоге следы старого лиса привели меня в частную клинику на окраине города, тихое и хорошо охраняемое местечко. Знать бы еще, зачем мне туда нужно? Что я скажу Эрику?..
Охранник только покосился на изящную рыжеволосую женщину, хлопнувшую дверцей вишневого «Опеля». Медсестра в приемной – вчерашняя выпускница мединститута – долго изучала мое лицо, затем почему-то попросила документы.
– Его зовут Эрик, – я умоляюще взглянула на нее, – простите, я точно знаю, что он здесь. Он… Мы были… хорошими друзьями. Я могу его навестить?
– Честно говоря… нет, – девчонка опустила глаза, – видите ли, наш клиент очень долгое время находился в критическом состоянии, и пускать кого-либо к нему сейчас… мы опасаемся, что это может ему повредить.
– Послушайте, – я наклонилась ближе к ней, – я клянусь… я обещаю, что с ним не случится ничего плохого. Он будет рад меня видеть, правда! Ну, поверьте, пожалуйста… Мне… очень нужно с ним повидаться. Это важно, и для него, и для меня…
И уверенным движением опустила в нагрудный кармашек сестрички хрустящую купюру в сто евро.
– Ну, зачем же так, – щеки
– У вас работа трудная, – я заговорщицки подмигнула, – позвольте мне побыть с ним пять минут наедине.
Мы пошли по широкому и чистому коридору с белым потолком и бежевыми стенами и полом. Дверей было немного, все они казались плотно закрытыми.
– Вы, наверное, уже в курсе, – щебетала сестричка, – вашего друга доставили к нам в критическом состоянии. Его начинили свинцом так, что у Михалсаныча руки опускались. Два раза сердце останавливалось… И то, что он наконец пришел в сознание… Просто чудо! Вы верите в чудеса?
Я вздохнула.
– Верю.
– Вы уж, прошу, не волнуйте его, не беспокойте, – она остановилась перед очередной безликой дверью, – а то меня точно уволят, если что…
– Ничего плохого не случится, – повторила я.
– Почему-то я вам верю, – девушка улыбнулась.
А я вдруг заметила, что у нее такие же красивые зеленые глаза, как у Джейн. Вернее, как теперь у меня. И россыпь едва заметных веснушек возле вздернутого носика, и детские ямочки на щеках…
– Идите, – сказала она, – только не долго.
Я толкнула дверь и переступила порог.
…Почему-то любят палаты красить в нежно-зеленый цвет. Может быть, такой оттенок и правда нервы успокаивает – я как будто очутилась в городской больнице. Разве что трещин на потолке не было, и штукатурка не отваливалась в углах.
У широкого окна с молочно-белыми занавесями стояла добротная деревянная кровать. В изголовье – металлический держатель для капельниц. Я усиленно заморгала, в глаза словно песком швырнули… А вот и рука поверх одеяла, игла в вене, и комочек ваты устроился в локтевом сгибе. Одеяло чуть заметно шевелится, и только так видно, что человек на кровати дышит.
Не решаясь вздохнуть, я на цыпочках приблизилась и заглянула в лицо спящему. Да, это в самом деле был Эрик. Исхудавший, пожелтевший, весь опутанный трубками и какими-то проводками. В первую нашу встречу мне подумалось, что он напоминает Киану Ривза… Теперь, как ни странно, сходство только усилилось.
Попискивали какие-то приборы, выстроенные в ряд в углу за кроватью. Тихо вздымалась грудь изможденного, чудом выжившего человека. Не инквизитора, не колдуна. Просто одного человека, с которым мы никогда не были друзьями. К которому… я и сейчас не знала, как мне к нему относиться.
Я подошла вплотную к кровати и осторожно взяла руку Эрика в свою. Тут же всполошились приборы, запищали истошно – но ненадолго. Ресницы задрожали, по восковому лицу прошлась болезненная судорога, и Эрик открыл глаза.
– Ты… – он прищурился, глядя на меня.
Так же, как и прочие, он видел во мне только Джейн, а потому я решила и оставаться ей.
– Не думала, что ты будешь прятаться, Генрих.
– Я… не… это Бернард. Я не… просил.
Он вглядывался в мое лицо, осторожно, но вместе с тем очень внимательно. Может быть, надеясь на сочувствие?