Приносящая надежду

Воронина Тамара

– Я и не собираюсь устраивать штурма Гильдии.

– Да, это было бы глупо.

– Ждать, пока он угаснет?

– Или не ждать. Уйти. Но ты не сможешь. То есть не захочешь.

– А ты?

– Гарвин и мой друг, Лена. И я смотрю на мир шире, чем маги. Я верю в Гарвина. Я верю, что он всегда совладает с любой магией. Хотя бы просто потому, что он рядом с тобой. А ты – Светлая. Веришь ты в это или нет, но ты… рядом с тобой не может находиться зло.

Без стука вошел Лиасс. Шут бросил на него неприятный взгляд, но ничего не сказал. Эльф придвинул к кровати стул, взял руку Лены в свои.

– Я не стучал потому, что никак уж

не боялся застать вас в любви. Не до этого вам. Ты плакала?

– И буду.

– Кому станет лучше? Ведь тебе не стало. Маркус рассказал мне…

Лена всхлипнула, вспомнив бесцветные тусклые глаза Гарвина. Без крапинок. Вот что. Исчезли эльфийские крапинки. Или просто посветлели так, что их не было видно.

– Иногда нужно смириться.

– Мирись, – бросил шут. – Жертвуй очередным членом семьи. Последним сыном.

Лицо Лиасса посерело, и он с трудом произнес:

– Когда-нибудь ты меня поймешь.

– Нет, Владыка. Никогда не пойму. Потому что у меня никогда не будет детей. Может быть, поэтому я могу понять короля или магов, но не могу понять тебя.

– Ты поймешь меня, Рош. Нескоро, но поймешь.

– Ты был у него?

– Конечно.

– Клетка действует и наружу?

– Да. Конечно, не так сильно, особенно если не подходить близко. Нет, Гарвин не хватался за прутья. Он знает, что я сильнее Аиллены и могу вынести любое зрелище. Но и меня он просил не приходить больше.

– И ты, конечно, не придешь.

– Приду.

– И будешь приходить, пока у него не кончится магия, а потом – пока не кончится жизнь?

– Да. Он мой сын, Рош. Последний сын. Вряд ли у меня еще будут дети. Никогда не будет детей у Арианы. Не будет детей и у Кайла. Такого рода вмешательство сродни твоей коррекции. Да и Милит вряд ли…Ты не думаешь, что мне легко.

– Нет. Я думаю, что Гарвину труднее.

– Безмерно.

Лена посмотрела в синие глаза, и боль Лиасса затопила ее. Эльф отдернул руку и отвернулся, позволяя ей справиться с внезапно заметавшимся сердцем.

– Я просил тебя быть осторожнее с этим, – глухо произнес он. – Неужели тебе мало своих проблем, что ты решила разделить еще и мои?

Шут прижал ее к себе, утешая, почти укачивая, как младенца. Лена знала, что он смотрит на Владыку укоризненно, словно упрекая, что он позволил Лене коснуться своего сознания. А он не позволял. И у Лены не было ни малейшего желания проникать куда бы то ни было. Ей вполне эгоистично вполне хватало своей тоски, осознания собственной беспомощности и ненужности. Забытое уже чувство… Здесь от нее все-таки был какой-то прок, что-то она могла делать– и тут такой облом…

Кончилось тем, что Лиасс погрузил ее в сон, потому что успокоить иначе не удавалось ни ему, ни шуту.

* * *

Неделя шла за неделей. Лена не оставляла попыток уговорить магов и короля, но и измором их взять не удавалось. Они отлично понимали, что она не уйдет из Сайбии навсегда – именно потому, что у них теперь имелся заложник. Маркус умудрился переругаться с Верховными магами. Милит ходил как в воду опущенный, один только шут держался, разве что реплики его стали вовсе не безобидны, а злы и язвительны – таким, верно, он и был последний год перед собственной казнью. О Гарвине даже слухов никаких не ходило: маги строго блюли репутацию Лены – не может же Светлая быть связанной с некромантом.

На гвардейцев, охранявших Гильдию, естественно, были наложены соответствующие заклятия, так что утечки информации не предвиделось. А главный чекист честно признал, что любая утечка происходит исключительно по его распоряжениям, так что Лена на этот счет может не волноваться.

Первое время Гарвином интересовались. Правда, ее не спрашивали, приставали к мужчинам, но даже снег еще не начал таять, как об эльфе забыли. Он не был ни мил, ни обаятелен, друзьями или приятелями не обзавелся и не собирался, а подруги на одну ночь утешились с другими. Лена сильно предполагала, что и в постели Гарвин не был ни ласков, ни любезен больше, чем это требовалось для достижения необходимого обоим результата. Он попросту никого особенно и не интересовал – эльф и эльф, один из многих, из тех, что смотрят свысока и посмеиваются над человеческими проблемами. Ушел, наверное, в свой Тауларм.

Верховные маги начали избегать Лену. То есть убегать от нее. Ни один не рискнул отказаться принять ее, если она приходила, или поговорить при случайной встрече, но вот завидев ее в конце коридора или на улице, они спешно вспоминали о куче неотложных дел и резко меняли маршрут. Это даже могло показаться смешным. Родаг тоже уперся: нет, ни за что, король может отменить решение Гильдии магов только в особо исключительном случае, каковых за последние лет сто не обнаруживалось, и он тоже не видит ничегошеньки сверхъестественного в изоляции некроманта. Тем более что сам некромант принял это как должное. Короля еще можно было понять: он не знал на своей шкуре, как действует клетка. Но вот магов понимать Лена отказывалась категорически и на уговоры Кариса не поддавалась. А Карис уговаривал. Он, конечно, смолчал в свое время и впредь молчал бы, но действия Гильдии понимал и, что было особенно обидно, одобрял, хотя не скрывал своей симпатии к Гарвину. И в то же время он понимал Лену.

Мужчины навещали Гарвина. Достоверно Лена не знала, потому что они в лучшем случае отмалчивались, а задавать прямые вопросы она просто боялась. То есть боялась услышать ответы. Большую часть дня Лена проводила в комнатах, старалась ни с кем не встречаться, шут и Маркус вытаскивали ее на прогулки чуть не силой, а с ней творилось нечто невнятное. Постоянная тяжесть давила, постоянно снились потерявшие голубизну глаза. Она ловила себя на том, что ищет Гарвина, зовет, но он, конечно, не откликался: клетка не позволяла применить магию. Диалоги с драконом привели только к тому, что он орал на нее и ругался вполне родными исконно русскими словами, однако потом снова находил ее – и снова орал и ругался. Язвительно предложил свои услуги по разметанию башни магов на мелкие камешки и принудительному спасанию некроманта, согласившегося с наказанием. Очень, сказал, поспособствует уважению к Светлой. А потом грустно и как-то сурово сказал:

На нем печать. Я не зря не поверил, что он выжил после иссушающего огня. Судьба это, или предначертание, или еще какая философская белиберда, но его неприятностям я не удивляюсь. Спроси его папеньку об ауре сыночка и вытекающих из этого последствиях. Прими это в конце концов. Ты не можешь удержать того, кто готов умереть. Собственно, кто уже умер.

Печать на нем есть. Только это не его смерть, ар-Мур. Он принял на себя часть смерти брата.