Приносящие рассвет

Ламур Луис

Пока я рассказывал, он внимательно слушал и задумчиво кивал. Мы имели три тысячи акров пастбищ — по всем меркам довольно маленькое ранчо, но на нем было много источников воды.

— В наши дни недостаточно просто владеть собственностью, — наконец сказал он. — Надо иметь силы, чтобы защитить ее. Если нет сил, значит, нет и надежды.

— Вы скоро поправитесь и забудете о болезни, — заверил я.

Дон Луис улыбнулся, и я понял, что он знает, как тяжело болен. Я просто старался подбодрить старика, хотя не поставил бы и цента

на то, что он проживет еще месяц.

Дон Луис рассказал, что Джонатан Приттс настаивал на новой ревизии земель его ранчо, утверждая, что в действительности границы отведенной земли были гораздо меньше занимаемой ранчо площади. Приттс решил подойти с другой стороны, зная, что раньше границы земельных участков определялись на глазок: от такого-то хребта до такой-то вершины или до такого-то холма, а то, как был составлен документ, позволяло владельцу участка самому выбирать вершины и хребты. Если бы Приттсу удалось послать на ревизию своего землемера, тот наверняка обмерял бы так, что дону Луису не досталось бы ни клочка земли.

— Мы ждем серьезных неприятностей, — сказал он наконец. — Пока все успокоится, я собираюсь отослать Друсилью к родным в Мексику.

Что-то во мне оборвалось. Если она уедет в Мексику, то никогда не вернется, потому что ее деду эту драку не выиграть. У Джонатана Приттса совести не было, он не остановится ни перед чем.

Я сидел в комнате дона Луиса, сжимая в руках свою шляпу и жалея, что ничего не могу сказать в ответ. Кто я такой? Что могу дать Друсилье? В то время я думал, где раздобыть деньги на текущие расходы нашего ранчо и не помышлял о свадьбе. Даже если девушка относилась ко мне благосклонно — ведь она привыкла совсем к другой жизни, чем я мог предложить ей.

Заканчивая разговор, дон Луис взял мою руку, хотя рукопожатие его было очень слабым.

— Сеньор, я люблю вас как сына, в вас есть те качества, которыми можно только восхищаться. Жаль, что мы с внучкой видим вас так редко. Боюсь, сеньор, что долго не протяну, а я последний мужчина в нашей семье. Осталась лишь Друсилья. Если вы сможете что-нибудь для нее сделать… Позаботьтесь о ней, сеньор.

— Дон Луис, мне… то есть… Сейчас у меня нет денег, дон Луис, точнее, они мне нужны для того, чтобы привести в порядок ранчо.

— В жизни есть не только деньги, сынок. У тебя твердый характер, ты молод. Что еще человеку надо! Если бы у меня были силы…

Мы с Друсильей сидели за столом в огромной гостиной. Нам прислуживала индианка. Я старался не смотреть на Друсилью, но мое сердце принадлежало только ей, мне так хотелось сказать, что я люблю ее. Но что я мог сделать? Между нами всегда что-то стояло.

— Дон Луис говорит, что ты собираешься в Мексику?

— Он хочет меня отправить. Здесь стало опасно, Тай.

— А Хуан Торрес?

— Он сильно изменился… Что-то с ним случилось, по-моему, он боится.

«Чико Крус…»

— Я буду скучать.

— Мне не хочется уезжать,

но я должна слушаться дедушку. Я беспокоюсь за него, но если уеду, может быть, он сделает то, что надо сделать.

— Я могу как-нибудь помочь?

— Нет!

Она ответила быстро и резко. Я понял, что она имела в виду: необходимо уволить и отослать обратно Чико Круса. Друсилья не знала, что «надо сделать», она думала обо мне и боялась за меня.

«Чико Крус…»

Мы знали друг друга — он и я — и оба испытывали вполне определенные чувства по отношению друг к другу.

Если требуется его выгнать, это сделаю я и никто другой. Не было никакой надежды, что дон Луис скоро поправится, поэтому когда мы расстались сегодня вечером, то понимали, что, вероятно, больше не увидимся. Дон Луис лежал без сил, а его выздоровление — если оно возможно — займет недели или месяцы.

Я догадывался, что здесь происходит. Торрес боялся Круса, остальные это знали и работали спустя рукава. На ранчо не было хозяина, но Крус в этом не виноват, сомневаюсь, что он вообще о чем-то подобном думал. Всему виной сидевшее в нем зло и желание убивать.

Разобраться с ним надо немедленно, сейчас же. Поэтому, пока мы ужинали, я обдумывал, как лучше все провернуть.

Дело касалось меня лично. Оррин, Кэп или кто-то другой не должны вмешиваться. Я покончу с Крусом, пока не поздно.

Может быть, тогда Друсилья останется. Я боялся, что, если она уедет, мы больше никогда не увидимся.

В дверях я взял ее за руку… впервые найдя в себе достаточно смелости, чтобы прикоснуться к девушке.

— Дру, я люблю тебя…

А потом быстро ушел, стуча каблуками по каменным плитам двора. Но направился не к своему коню, а в комнату Хуана Торреса.

Никогда бы не поверил, что человек может так сильно постареть за три года с тех пор, как мы с ним познакомились. За три года? Нет, он изменился за несколько месяцев. Я знал, что причина этому — Чико Крус. Торреса мучило постоянное присутствие Круса на ранчо.

— Хуан?

— Сеньор?

— Пойдем со мной. Необходимо уволить Чико Круса.

Он выпрямился за столом, молча посмотрел на меня и медленно встал.

— Думаешь, он захочет уйти?

Хуан не отрывал от меня пристального взгляда. А я сказал то, что думаю:

— Мне все равно, захочет он уйти или нет.

Мы подошли к комнате Антонио Баки. Собравшаяся там компания — и среди них Пит Ромеро — играла в карты. Мы остановились у двери и я произнес:

— Начнем с него. Объясни Хуан, в чем дело.

Торрес, чуть поколебавшись, зашел в комнату, я последовал за ним.

— Антонио, седлай своего коня и уезжай… Не вздумай возвращаться.

Бака взглянул на него, потом на меня.

— Ты слышал, что сказал Торрес, — повысил голос я. — Один раз ты попробовал спорить со мной в темноте, когда я стоял к тебе спиной. Предупреждаю, на этот раз тебе повезет меньше.