Природа мира сновидений

Ноар Кейла

Только добравшись до того места, куда нас вел этот мальчик, я поняла, зачем он это сделал. Здесь оказалась своего рода прореха – место, где огонь лишь изредка показывал свои языки из-под земли. Именно благодаря ей мы и сумели покинуть круг.

Конечно, мы сразу же бросились к воротам. Никому не хотелось оставаться здесь. До ворот мы добрались без особых приключений – но смогли вздохнуть свободно лишь тогда, когда удалились от участка рядом с Интернатом на несколько километров.

До сих пор не могу воспроизвести в памяти, как и каким образом, а главное когда, но мы – я и ребята – оказались в каком-то кафе. Я села за один

стол с тем мальчиком, который сумел найти путь из огня и вывел нас из того страшного места. Я не помню, как он выглядел: лицо его я различала довольно смутно. Я только знала, что его зовут Робин (но он просил называть себя Роб), правда, я нисколько не удивилась, что его так зовут: для меня во сне это было нормально, хотя это совсем не русское имя.

Уже тогда мы знали, что вышли газеты, где рассказывалось о странном пожаре рядом с Интернатом. Газетчики строили различные версии того, что там могло случиться. Никто и не думал винить нас в пожаре. Все только гадали, как на участке без единой травинки мог разгореться огонь такой силы (какая-то женщина поделилась с журналистом, что видела из окна своего дома языки пламени, которые, как она утверждала, в высоту превышали четырехэтажный дом, но это было не так в действительности: огонь был выше каждого из нас, но не так, чтобы настолько). После случившегося я не стала обсуждать с ребятами все, что с нами было. Я даже не спросила, как их зовут. А имя Робина узнала лишь потому, что он сам мне его назвал, но не могу сказать, что мне это было так уж интересно. Кажется, я предпочла не называть свое имя. Не знаю почему. Просто не хотела и не считала, что обязана это делать.

На столе рядом со мной стояла вазочка с каким-то мороженом и чашка давно остывшего чая. Но я не притронулась ни к тому, ни к другому. Я была слишком расстроена, чтобы есть. Ни тогда – во сне, ни сейчас я не смогла бы сказать, почему я была расстроена. Я должна была быть в ужасе после всего этого! Но я просто испытывала грусть. Непонятную, но сильную грусть. А еще я смотрела в окно. И видела отчего-то лиловое небо, хотя вроде бы был не поздний час и уж точно не ранее утро. А под ним было море, а в море плыли киты, но почему-то меня это совсем не изумило. Для меня все это казалось довольно естественным, словно бы я привыкла к подобному.

Я начала вспоминать о том, что было написано еще в газетах о той беде, в которой мы оказались. Газетчики делали предположения о том, что это могло быть подстроено. Кажется, речь шла о том, что нас кто-то хотел убить таким образом. Разумеется, поскольку никак больше объяснить возникновение пожара в месте, где это было невозможно, не получалось. Один журналист сделал особый акцент на том, что убить могли хотеть кого-то одного из нас, а остальные дети были нужны для отвода глаз. Почему-то я все больше склонялась к этой версии, но для меня было совершенной загадкой, кого именно из нас хотели убить. А еще я мучилась вопросом: зачем это кому-то надо было делать.

Я спросила у Робина об этом. Он пожал плечами (я поняла, что ему не хочется об этом говорить) и вместо ответа достал из своего рюкзака блокнот и простой карандаш. Он сказал:

– Давай проанализируем то, что мы знаем и что видели.

Молча я согласилась с тем, что это совсем не помешало бы, и подумала:

"Но это что-то должно быть странным"… Робин открыл блокнот и в нем сделал такую запись:

"1. Вороны".

Думаю, нужно объяснить, какое отношение

вороны имели к моему сну. Дело в том, что, когда Роб показал мне эту запись, я вспомнила, что и я видела ворон. Они оккупировали единственное дерево, которое росло на участке рядом с Интернатом. Их было много, по-настоящему много.

– Не знаю, как ты, – сказал Робин, делая печальный вздох, полный трагизма, – но мне казалось тогда, что они уставились прямо на меня. Они смотрели осознанно, как будто следили за мной. Хотя не могу сказать, что именно за мной они наблюдали – возможно, они смотрели на всех нас.

У меня тоже создалось такое чувство, что вороны сверлят меня взглядом. Дерево было черное от их тел и крыльев. Эти птицы казались мне чем-то зловещим. И вызывали у меня дрожь.

Следующее, что написал Робин, было:

"2. Туман".

И только тогда, когда он написал, я, как тогда, увидела туман. Он был необычного цвета – не светло-серый и даже не белый, а какой-то темно-серый, почти черный. Он стелился только по земле и не уносился ввысь. Его присутствие казалось ненормальным, впрочем, как и все, что мы пережили.

– И огонь, – Роб черкнул карандашом по бумаге и вывел ровным почерком: "Черный огонь". Видя, что я не понимаю, о чем он, Роб пустился в объяснения: – Когда мы убегали через ворота, я обернулся и посмотрел на огонь. Ты не поверишь, что я увидел! Огонь умерил свою силу и приобрел черный оттенок. Мне не могло показаться – я просто уверен, что все так и было.

Я не стала с ним спорить. Итак, в списке странностей этого дня оказались вороны, туман и огонь. Как все это связать вместе, я и Роб не имели понятия.

И все же я хотела докопаться до правды. И поэтому предложила ему вместе со мной вернуться к Интерната и осмотреть все внимательно. Мне казалось, что так мы намного быстрее приблизимся к разгадке, чем если будем бездействовать и забудем об этом. Ведь если хотели убить кого-то из нас, вряд ли убийца остановится, потерпев поражение. А раз так, одному из нас или даже, может быть, нам всем грозила опасность.

Но Робин, на удивление, отказался. Он сказал, что не желает больше видеть это место и что никакая сила не заставит его вернуться туда. Я не стала его уговаривать, хотя одной мне было бы страшно пойти туда снова. Но у меня не оставалось выбора: по какой-то причине я не стала просить других ребят сопроводить меня туда. Я подумала о том, что они откажутся так же, как Робин. Но я не винила их. Все мы тогда пережили настоящий ужас, так что даже думать об этом не имелось решительно никакого

Желания.

Итак, как я изъявила намерение вернуться к участке рядом с Интернатом, так я и сделала, не изменив своему слову. Я понимала, что необходимо узнать как можно больше о том, что с нами было и почему это с нами случилось (почему это случилось именно с нами, а не с кем-то другим). Почему-то я была уверена в том, что все это имеет какой-то смысл. Решительно отвергла я мысль о том, что все это, может быть, было лишь глупой случайностью: то, что я и ребята оказались тогда там и что огонь появился не-пойми-откуда, хотя, признаюсь, сразу после произошедшего я именно так и думала – это не могло быть просто так. Вместе с Робом я пришла к выводу, что все это было подстроено – и не важно, для кого именно: для всех нас или для кого-то в особенности. Главное было докопаться до истины, что я и вознамеривалась сделать, переступая границу ворот участка.