Приручить Генерального
Шрифт:
Ее мягкое касание к блестящей головке, покрытой смазкой, как откровение.
Меня проняло. Судорогой протянуло вдоль всего позвоночника.
Тут должны были быть маты, но все они скомкались в одно невыразимое нечто — то ли стон, то ли мычание, вырвавшееся изо рта. Слишком сладко. Невероятно осторожно… Так деликатно меня еще не брали в рот, и это было по кайфу, сука, прям скальпелем по переполненному сердцу.
Рука Марфы до сих пор находилась в трусиках, ее пальчики хозяйничали над пульсирующей точкой, и мне хотелось, чтобы она продолжила это делать — потрахивая себя, разогревая, беря меня глубже
Пока головка полностью исчезла в ее ротике, внутри все ориентиры сошли с орбит и полетели… в хлам, в месиво просто!
Первый рубикон пройден.
Марфа задержала головку в ротике, тяжело и часто дышала, беря понемногу больше. Ускорялась, вызывая похоть взлететь на новый виток спирали.
Я был на грани…
Когда я заметил, как ее пальчики начали толкаться между ног, вбиваясь часто-часто и так же часто она начала посасывать меня, втягивая щеки, не выдержал этого охренительно горячего приема.
— Одуван, я… Сейчас выдам… Тебе в ротик можно? Я… — рыкнул, не в силах притормозить оргазм, скорым поездом переехавший мое терпение и все-все-все.
Запустил пальцы в волосы Марфы, придерживая за затылок, стараясь быть бережным и не передавливать, когда всасывала и глотала, всасывала и глотала, бляяя… Можно еще раз кончить!
Глава 50
Глава 50
Марфа
— Моя сладкая… Ох ты же… Люблю тебя, — выдохнул Дубинин, продолжая придерживать мою голову.
Лицо впечатано в низ его живота, паховые волосы темно-русые, запах тягучий, мужской. Во рту — его солоновато-ореховый вкус, в голове — полная каша, кисель, мыслей нет.
Только запоздалое понимание, что теперь, кажется, барьер пройден. Я и помыслить раньше не могла, брало отвращение, накатыал запоздалый страх, бешено бросало в темные образы прошлого, скручивало до рвотных позывов.
Не осталось ничего…
На фоне этого потрясения даже признание в любви Роса как-то померкло. Я выпустила его член изо рта, пребывая в шоке. Дубинин схватил меня в охапку, мы переместились на кровать. Он опустил меня на покрывало, медленно обвел взглядом.
— Люблю.
Слишком много эмоций в этом коротком сдержанном слове.
Дубинин наклонился, поцеловал, я с удивлением ощутила его язык у себя во рту.
— Думала, после отсоса не целуются.
— После отсоса шмары — нет. После охуенного минета в исполнении любимой… Поцеловать ее просто обязан. Тем более, тебя. После… всего.
Снова поцелуй, ласка, его пальцы нырнули между ножек, собирая вязкую смазку.
— Раздвинешь их для меня? Я пиздец какой голодный. На ручнике долго не протянешь, мозоли уже здоровенные.
— Где… Где эти мозоли… Чувствую только твои пальцы, даааа…
Я закатилась в оргазме, когда Дубинин нажал на стеночки, безошибочно угадав ту самую точку. Я бесперебойно частила короткими “да”, проживая каждый спазм. Буквально, каждый из них. Сладкий, острый, жалящий.
— Теперь на член, Одуван. Хочу тебя на свой член…
Его головка коснулась сокровенного, надавливая.
— Ре… Резинка, Рос! — опомнилась я.
Он не шевельнулся, так и дрожал, войдя головкой.
— Я тогда херни сморозил, — признался низким голосом. — Когда
— Это все прекрасно, но надень резинку, пожалуйста.
Ростислав втянул воздух через стиснутые зубы. Всего на миг на его лице прорезалось дикое, необузданное желание. Немного пугающее выражение появилось в глазах. Я вдруг поняла, что он может продолжить. Просто продолжить и трахать меня, ведь я сама того же хотела!
Всего миг длилось это подвешенное состояние, когда я варилась в кипятке сомнений, страхов и своих желаний, боже…
Мое сердце не билось совсем.
Ровная линия пульса, тишина, чувства кастрированы, только изматывающее ожидание.
Рос отодвинулся.
Взрыв.
Пожар в грудной клетке.
Перед глазами все потемнело.
— В тумбе поискать?
— Да-да, — закивала, ослепнув от накативших эмоций.
Зрение возвращалось пятнами, рывками какими-то, собирая мозаикой вид Роса, копающегося в ящике.
Именно тогда я поняла, что тоже. Тоже чувствую все, что он сказал.
Просто сказать пока не могу.
И про семью… мне пока страшно.
Я… не готова.
Не вывезу.
Я только обрела возможность дышать и не хочу с головой уходить под толщу темной, ледяной воды. У меня так много страхов… Прежде всего, страх уйти и оставить беззащитными тех, кто от тебя зависит. Я всегда думаю о том, что когда кто-то умирает, ему уже не больно и не страшно. Страшно только думать о смерти, и мне вдвойне страшно заводить семью и жить с комком, с ощущением дурного, с предчувствием, будто прописанным в моих генах: может случиться все, что угодно, любая нелепица, ошибка, провал… И тогда детки, о которых просил Рос, останутся совершенно одни, и может произойти что-то дурное. Даже от родных, от близких, от хорошо знакомых…
Нет-нет, я не готова. Мне страшно.
— Скорее, Рос, — подстегнула его. — Давай же! Там должны были лежать гондоны, я хорошо помню, что оставались.
Мне было важно ощутить его со мной, здесь, прямо сейчас. Готового быть рядом, несмотря ни на что.
Потом… Потом… Я скажу все-все, обещаю, но сейчас просто закопала этот склад со взрывчаткой поглубже, сосредоточившись на настоящем.
На нас…
На желаниях, которые бомбили тело на разрыв аорты.
— Нашел.
Рос обернулся с улыбкой, продемонстрировал мне фольгированный пакетик. Потом начал сгребать в тумбу все, что вытащил, пока искал презервативы. Внезапно он застыл и выдернул альбом, открытый на одном из разворотов.
— Марф…
— О черт.
— Это что? — пролистнул.
— Положи обратно.
— Тут… — поперхнулся. — Тут члены. Много членов… Как это понимать?
— Это рисунки членов, что здесь понимать? Карандашные наброски. И это не много членов. Это много видов одного и того же члена.
— Чьего?! — насупился.
— Блять, приложи альбом на бедро рядом с оригиналом, и поймешь!
Словно не поверив, он сравнил.
— Это… Кхм… Я даже не знаю, что сказать. Это…
Дубинин взвесил на ладони альбом небольшого размера, но довольно пухлый.