«Пришел, увидел – побежден!» Советские и британские архитекторы в 1930–1960-е годы

На обложке: Английские архитекторы на фоне пропилей набережной 62-й Армии, Сталинград. 1953. Иллюстрация из журнала The Architect and Building News. 3 декабря 1953

ВОКС – Всесоюзное общество культурной связи с заграницей

ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации, Москва

ГНИМА – Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. А. В. Щусева, Москва

РГАЛИ – Российский государственный архив литературы и искусства, Москва

ССА – Союз архитекторов СССР (до 1955 года – Советский союз архитекторов)

ЦГАЛИ – Центральный государственный архив литературы и искусства, Санкт-Петербург

ЦГАНТД – Центральный государственный архив научно-технической документации, Санкт-Петербург

AASTA – Ассоциация архитекторов, строительных инспекторов и технических ассистентов (Association of Architects, Surveyors and Technical Assistants)

CIAM – Международный конгресс современной архитектуры (фр. Congres International d’Architecture Moderne)

MARS – Группа по исследованию современной архитектуры (Modern Architectural Research Group; группа архитекторов, представлявших британскую часть Международного конгресса современной архитектуры CIAM), Великобритания

RIBA – Королевский институт британских архитекторов (Royal Institute of British Architects), Лондон

SCR – Общество культурных связей между Британским Содружеством и СССР (Society for Cultural Relations between the Peoples of the British Commonwealth and the USSR), Великобритания

Выражаю благодарность за помощь в работе над этим

исследованием и получившейся книгой моим родителям Александру и Инне Александровым. Отдельное спасибо за советы, беседы, поддержку, а также за помощь в сканировании материалов Вадиму Бассу, Эдварду Боттомсу, Анне Вяземцевой, Стефану Гесслеру, Элине Захаровой, Дмитрию Козлову, Ксении Кокориной, Евгении Конышевой, Катарине Лопаткиной, Марии Малич, Дарье Милле, Илье Печёнкину и Юлии Старостенко.

Спасибо сотрудникам Государственного научно-исследовательского музея архитектуры им. А. В. Щусева, Российской национальной библиотеки, Российского государственного архива литературы и искусства, Центрального государственного архива литературы и искусства Санкт-Петербурга, Государственного архива Российской Федерации и Лондонской архитектурной ассоциации за их исключительный профессионализм, который делает возможной нашу любую исследовательскую работу.

Профессиональное общение между советскими и британскими архитекторами изучено мало, хотя сама тема международных связей советской архитектуры хорошо представлена в отечественной и западной историографии. Историк Стивен Уорд рассказывал об интересе к советскому опыту в контексте развития британского градопланирования [1] , но его труды скорее исключение. Внимание исследователей было чаще обращено на отношения с французскими и итальянскими коллегами [2] в силу традиционного образцового статуса, которым обладали эти страны в процессе профессионального обучения в Академии художеств, или на немецкий и нидерландский опыт [3] – в свете работы архитекторов из Германии и Нидерландов на советских стройках и повышенного внимания к Веймарской республике и Германскому рейху в период Интербеллума. Художественная жизнь Великобритании отрефлексирована, но речь идет, как правило, не об архитектуре, а о культурной политике в целом в контексте работы Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (ВОКС) и налаживания взаимоотношений между СССР и Западной Европой [4] . В иностранной историографии сложилась традиция описывать британских интеллектуалов, увлеченных Советским Союзом, либо как радикальных утопистов, верящих в совершенное рационально устроенное общество [5] , либо как наивных и доверчивых интеллигентов, попавшихся на удочку циничных английских журналистов, прельстившихся роскошной жизнью в Москве [6] . Третий вариант – «квазирелигиозный» максимализм, возникший в поисках высших ценностей (Пол Холландер) [7] . Во время холодной войны многие исследователи, пытаясь объяснить увлечение советской культурой, принимали во внимание политические обстоятельства, но не допускали в качестве причин человеческий фактор, личное любопытство, выходившее за рамки культурной дипломатии и идеологических установок [8] . К тому же сами идеологические предпосылки могли быть достаточно гибкими. В конце концов, даже профессиональные дипломаты не могли полностью игнорировать тенденции общественного мнения, и их решения основывались не только на стратегических соображениях [9] . Ссылаясь на «Ориентализм» Эдварда Саида, Уорд предполагал, что при изучении контактов Запада с СССР как в западных, так и в советских и постсоветских текстах возникали отчасти заранее культурно сконструированные схемы как проекция собственного опыта или страха [10] .

Романтизированный образ СССР, сложившийся в британских интеллектуальных кругах в начале XX века, был

не только следствием «квазирелигии», но являлся результатом интереса к русской литературе и философии, который действительно был характерен для культуры раннего европейского модернизма (впрочем, как и любой другой радикальный поиск). Этот интерес проявлялся в самых разных формах – от обзоров в журнале The Criterion под редакторством Томаса Элиота до любви к фильмам Пудовкина и Эйзенштейна. После Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова для британской интеллигенции образ России был основан на таких понятиях, как душа, простота, сострадание, религиозность [11] . Показательно, что уже в 1915 году некоторые авторы пытались убедить коллег, что за этим не кроется никакой «русской опасности» – «предрассудка, распространившегося в США и Великобритании» [12] . Как бы ни интерпретировали историографию, в любом случае даже с момента публикации Холландера прошло уже более сорока лет, и мы попробуем двигаться дальше, переключившись на сюжеты архитектуры.

Межвоенный период стал временем расцвета советской культурной дипломатии [13] , когда, пытаясь преодолеть дипломатическую изоляцию и показать преимущества прогрессивного социального порядка, советское правительство дало ВОКС широкие полномочия и относительную свободу. Управление ВОКС – Ольга Каменева и ее коллеги – понимало, что главную ставку в этой работе нужно делать на привлечение внимания западной интеллигенции, поскольку именно в этой среде формировалось в итоге общественное мнение. В связи с тем, что в СССР особая роль отводилась печатному слову, ВОКС в первую очередь дружил с литераторами (среди них было много британских писателей и философов, в том числе Бертран Рассел, Бернард Шоу). Во вторую – налаживал связи через сотрудничество с современными художниками и музейную работу. При этом достижения в области современной архитектуры рассматривались в контексте общей пропаганды социалистического строя и стояли в одном ряду с кинематографом, детьми и борьбой с проституцией. В информационных брошюрах ВОКС архитектурные новости могли попасть в сводки «Метро-сборника», «Курортного сборника» или в бюллетень «Общественное питание». К тому же в составе ВОКС сначала практически отсутствовали специалисты по архитектуре. Из 33 участников актива III Западного отдела ВОКС лишь два человека представляли зодчество [14] .

Архитектурная секция, входившая в сектор художественной культуры ВОКС еще с 1926 года, активизировала работу чуть позже, после образования в 1932 году Союза советских архитекторов (ССА). Именно тогда были сформулированы следующие задачи: «1) завоевание буржуазной прессы для пропаганды советской архитектуры; 2) организация выставок; 3) поощрение информации из-за границы путем организации докладов признанных иноархитекторов и получение статей и консультаций, помощь в проведении крупных мероприятий, связанных с иноархитекторами (съезды, конгрессы и т. д.); 4) разъяснение для заграницы принципиальных установок и позиций современной советской архитектуры» [15] . Очевидно, что, помимо репрезентативных целей (показать размах преобразований и передовых технологий), советские архитекторы были сами заинтересованы в информации об актуальных зарубежных практиках и индустриализации строительного производства – обо всем, что могло помочь им в их собственной работе. Учитывая масштабные планы в области строительства новых и преображения исторических городов, контакты в профессиональном архитектурном сообществе были крайне необходимы.

Переписка с иностранными организациями и частными лицами велась через ВОКС. От Союза архитекторов на письма отвечал чаще всего ученый секретарь ССА, член архитектурной секции ВОКС Давид Ефимович Аркин. В случае необходимости он делегировал ответы своим коллегам. К Аркину попадали и письма британских специалистов, которые шли через Англо-американский отдел ВОКС. Хотя Аркин свободно общался на английском, все письма официально переводились на русский язык, а ответы – на английский, и сохранить в них индивидуальный, личный тон было невозможно. Ответы всегда были предельно дружелюбны, но нейтральны. В эти годы в общении с иностранными профессионалами, как заметила Евгения Конышева, советские архитекторы представляли на международной арене именно государство [16] .

Советские чиновники понимали, что стране требовался опыт в области типового жилищного строительства, градопланирования, проектирования поселений в новых индустриальных районах. Этот вопрос волновал практически все европейские страны. Приглашая иностранных архитекторов, Советский Союз получал, с одной стороны, возможность завербовать специалистов, знакомых с инфраструктурой современного строительного производства, а с другой – показать миру, что эксперимент Современного движения [17] , о котором грезили многие западные функционалисты, был возможен лишь в условиях тотального обновления, то есть только в СССР. Среди зодчих, поверивших в этот шанс, были преимущественно немецкие, нидерландские и швейцарские профессионалы, разделявшие социалистические идеи (Ханнес Майер, Ганс Шмидт, Йоханнес Ниггеман, Март Стам, Лотта Безе и многие другие). В отличие от немецких и нидерландских архитекторов ни один британский специалист не работал в СССР. Причиной тому были и консервативные архитектурные предпочтения, и напряженные взаимоотношения двух государств: кризис англо-советских отношений в 1927 году («Военная тревога»), разрыв дипломатических контактов, разрыв торгового соглашения в 1932 году после краткосрочного перемирия, постоянное недоверие, угрозы санкций, подозрения в шпионаже. Сближение Москвы и Лондона происходит в середине 1930-х годов на фоне агрессивных военных планов Гитлера и Муссолини и снова обрывается в 1939-м после заключения пакта о ненападении между Германией и СССР.