Пришествие Зверя. Том 3
Шрифт:
— Нет, сейчас не буду. — Гость отодвинул сосуд длинными пальцами. Помолчав, он произнес: — Гилад, Патернова недоволен.
Бокал застыл у губ эмиссара.
— Чем недоволен?
Приятное трепетание не ослабло, а усилилось и стало болезненным. У навигатора затряслись плечи. Он хотел поставить бренди на стол, но руки дрожали так, что сосуд перевернулся и упал с приглушенным стуком. По ковру расплылось пятно липкой жидкости.
— Ты отравил меня!
— Да, — признал Офар.
— Но... но ты же не можешь занять мое место.
— Могу и займу. Лорд Вангорич заключил
— Как... как он вышел на Патернову в обход меня? — спросил Гибран.
Раньше Гилад думал, что за семь веков жизни и десятилетия наблюдений за варпом разучился испытывать страх. Он ошибался.
Довриан развел руками, словно извиняясь.
— Посредником стал я. Конечно, даже пробовать было рискованно, но ты настолько скверно справлялся с работой, что я не сомневался в успехе. Цена моего возвышения — твоя смерть. Мне жаль. Ничего личного, и хорошо к тебе отношусь.
— Ты предатель, ты... — Гибран непослушными руками потянулся под стол за пистолетом.
Кобура оказалась пустой. Удушье стиснуло эмиссару глотку. Он встал на подгибающиеся ноги.
— Почему? — прохрипел Гилад. — Твоя порода даже не приспособлена к большой силе тяжести. Ты погибнешь, если будешь жить здесь.
— Ты приспособлен к большой силе тяжести, а жизнь здесь все равно погубила тебя.
— Каждый день станет для тебя пыткой!
— Возможно, но мне все равно отсюда не выбраться. Ты создал меня для страданий. Власть приглушит мою боль.
Гибран захлебывался слюной и едва дышал.
— Эрдациан. Эрдациан! — с мучением прошептал он.
Собрав остатки сил, Гилад неуклюже заковылял к двери и открыл ее, навалившись всем телом. Шатаясь, как пьяный, он вышел на площадку. Там никого не было: слуги покинули эмиссара.
Он рухнул на пол, задыхаясь от скопившейся в горле пены со вкусом крови. Когда убийца встал над ним, Гибран потянулся онемевшими пальцами к повязке над варп-глазом, надеясь открыть око и поразить Офара запертой там пагубной энергией. Но ткань не поддалась, а рука перестала подчиняться мозгу. Гилад распластался у двери, безвольно раскинув конечности.
— Теперь я эмиссар Патерновы в Сенаторуме Империалис, — сказал Довриан. — Самый молодой в истории, представляешь?
Гибран уже ничего не слышал. Переступив через его подергивающееся тело, Офар ушел навстречу заре нового миропорядка.
Юскина Тулл безучастно сидела в своей опочивальне, пока дряхлая служанка Анастая расчесывала ей волосы щеткой.
Взор спикера больше не радовала роспись на стенах, изображавшая четыре пятых имперской территории. На хитроумно созданных фресках — огромных галактических пейзажах — поблескивали туманности и планетные системы, причем в течение суток небесные тела смещались согласно их взаимному расположению на небосводе. Там, где законы перспективы и координаты позволяли воспроизвести светила так, как их видели с Терры, вокруг сияющих точек извивались силуэты диковинных зверей из десятков зодиаков, придуманных в минувшие эпохи. Люди всегда смотрели на звезды и мечтали, даже в самые скверные времена. В темноте,
При желании она могла бы включить метки, обозначающие корабли капитанов-хартистов в представленных областях. Роспись играла роль чего-то среднего между стратегической картой и произведением искусства, но спикеру всегда больше нравилось второе. В свое время Тулл подолгу разглядывала фрески, выискивая в их бездонных глубинах солнца тех систем, которые ей довелось посетить. Благодаря такой медитации Юскина избавлялась от груза дневных забот и сосредотачивалась на своем «я», напоминая себе, что она — повелительница независимых торговых флотилий Импернума.
Теперь вид картин вызывал у нее только стыд, а во тьме между искорками далеких звезд таился ненасытный ужас. И все же Тулл не могла отвести глаза.
Ночи напролет она слышала вопли умирающих людей, раздавленных на поверхности штурмовой луны. Сама Юскина не высаживалась там, но представляла, как все произошло. Днем перед ее мысленным взором мелькали окровавленные лица и ревущие орки. Прежде спикер участвовала в большой имперской политике как не самый крупный, но энергичный игрок. Все изменилось: Тулл отупела от страха.
Она подавила всхлип.
— Тише, госпожа, спокойнее, не шевелитесь, — попросила Анастая, проведя щеткой по ее волосам. — Мы уже почти закончили. Я делаю вам больно?
Юскина хотела ответить, но скорбь мешала ей говорить, и она молча покачала головой.
— Тогда отбросьте все заботы.
«Тсс-тсс, тише-тише», — зашептала щетка.
— Я сотворила нечто чудовищное, — тихо произнесла Тулл.
— Тихо, тихо. Не забивайте себе голову.
— Я не могу спать.
— Бремя власти поистине тяжело, — заметила старуха.
По щекам Юскины потекли обильные слезы.
— Я не справилась с моими обязанностями. Переоценила себя. Опозорила мою организацию и погубила миллионы жизней. Из-за меня орки смеялись над нами, и та жуткая морда на орбите...
Закрыв лицо руками, Тулл расплакалась.
Анастая положила щетку на туалетный столик. Подойдя к госпоже спереди, она нежно взяла Юскину за запястья и отвела ее ладони в стороны.
— Не печальтесь, у вас есть много такого, ради чего стоит жить. Вы оправитесь. Вы сильная и красивая.
— Сейчас — нет, — улыбнулась сквозь слезы Тулл.
— Зато вы не старуха, как я. Лучше всего вечно оставаться прекрасной.
— Это невозможно.
— Тогда наслаждайтесь миловидностью сейчас, пока она не угасла. Пройдут годы, и вы станете дряхлой и морщинистой наподобие меня. — Анастая осторожно повернула Юскину к зеркалу на трюмо. — Глядите, какие чудесные волосы, не седые. Безупречная кожа и черты лица.
Тулл посмотрела на их отражения. Контраст между госпожой и служанкой оказался разительным, даже пугающим. Спикер вообразила, как ее внешность станет настолько же отталкивающей: скорее всего, она уже была намного старше Анастаи, и рано или поздно антигеронтические препараты и омолаживающие процедуры прекратят действовать.