Прислуга
Шрифт:
— Я знала. С самого первого дня знала, что эта девица — воровка. — Хилли рассказывает историю Юл Мэй, показывая на пальцах гигантские размеры невообразимо ценного «рубина». — Я поймала ее, когда она забирала просроченное молоко, а вы знаете, как это бывает. Начинается со стирального порошка, потом они добираются до полотенец и одежды. Оглянуться не успеешь — и вот уже тащат фамильные драгоценности, а потом закладывают за пинту спиртного. Неизвестно, что еще она похитила.
С трудом подавив жгучее желание прихлопнуть ее постукивающие по столу пальцы, заставляю
После игры спешу домой готовиться к вечеру у Эйбилин. Дома никого нет, пролистываю сообщения, оставленные для меня Паскагулой. Так, Пэтси, партнерша по теннису, Селия Фут, с которой я незнакома. С чего бы супруге Джонни Фута звонить мне?
Шесть часов. Я сижу в кухне Эйбилин. Мы договорились, что я стану приходить почти каждый вечер, пока мы не закончим с интервью. Каждые два дня новая чернокожая женщина переступает порог Эйбилин, садится за стол рядом со мной и рассказывает свои истории. Одиннадцать служанок, не считая Эйбилин и Минни, согласились поговорить с нами. Итого тринадцать. Учитывая, что миссис Штайн просила дюжину, полагаю, нам повезло. Эйбилин обычно стоит в углу кухни и слушает.
Первую зовут Эллис. Фамилий я не спрашиваю.
Объясняю Эллис, что идея состоит в том, чтобы собрать подлинные истории о прислуге и опыте работы в белых семьях. Протягиваю конверт с сорока долларами — деньги удалось накопить работой в газете, экономией карманных и сумм, которые мама вручала на посещение салона красоты, куда я так и не удосужилась зайти.
— Велика вероятность, что это никогда не будет опубликовано, — говорю я каждой. — И даже если книга выйдет, денег она принесет очень мало. — Произнося эти слова в первый раз, я вдруг пристыженно опустила голову — не знаю почему. Наверное, будучи белой, я считала своей обязанностью помогать им.
— Эйбилин уже объясняла, — говорили некоторые. — Я делаю это не из-за денег.
Я повторяю то, что они уже обсудили между собой. Что они должны хранить в тайне свое участие в проекте. Что имена будут изменены, так же как и название города и фамилии семей, где они работали. Мне бы хотелось вставить еще один вопрос: «Кстати, вы были знакомы с Константайн Бейтс?» Но, уверена, Эйбилин сочтет это плохой идеей.
— Эула, она у нас замкнутая, что твоя устрица. — Эйбилин старается меня подготовить к каждому интервью. Она, как и я, боится, что я напугаю бедных женщин еще до начала беседы. — Не расстраивайтесь, если она мало чего вам расскажет.
Эула, эта закрытая раковина, начала говорить, даже не успев присесть, не дожидаясь, пока я объясню условия, и умолкла лишь к десяти вечера.
— Когда я попросила прибавки, они тут же согласились. Когда мне нужен был дом, они мне его купили. Доктор Такер сам приходил ко мне домой вынуть пулю из руки моего мужа, потому что боялся, как бы Генри не подцепил чего в больнице для цветных. Я работаю на доктора Такера и мисс Сисси сорок четыре года. Они так добры ко мне. Каждую пятницу я мою ей голову. Она никогда в жизни не делала этого сама. — Впервые за
Элис, Фанни Амос и Винни, напротив, очень стеснительны, их все время приходится подбадривать. Флора Лy и Клеонтайн тараторят без передышки, а я, едва успевая печатать, каждые пять минут прошу их: «Пожалуйста, помедленнее, пожалуйста». Многие из рассказов печальны и горьки. Этого я ожидала. Но, как ни странно, есть и множество добрых, светлых историй. И все женщины в какой-то момент обязательно оборачиваются к Эйбилин, словно спрашивая: «Ты уверена? Я точно могу рассказать об этом белой леди?»
— Эйбилин, а что будет, если… книжку напечатают и все узнают, кто мы такие? — спрашивает робкая Винни. — Как ты думаешь, что с нами сделают?
Образуется странный треугольник из наших пересекающихся взглядов. Я уже собираюсь в который раз начать уверения, как мы все осторожны, и тут Винни говорит:
— Брат моего мужа… ему отрезали язык. Некоторое время назад. За то, что рассказывал людям из Вашингтона про ку-клукс-клановцев. Думаете, нам тоже отрежут язык? За то, что говорили с вами?
Отрежут язык… Боже, мне это не приходило в голову. Я-то боялась тюрьмы, ложных обвинений, штрафов…
— Я… мы исключительно осторожны.
Звучит как-то неубедительно. Оборачиваюсь к Эйбилин, но и она выглядит встревоженной.
— Все равно мы не узнаем, пока оно не случится, Винни, — тихо произносит Эйбилин. — Но это точно не будет похоже на то, что ты видишь в новостях. Белые леди, они не то что белые мужчины.
Эйбилин никогда не делилась со мной опасениями по поводу возможных последствий. Лучше сменить тему, а то ничего хорошего из этого обсуждения не выйдет.
— Не-а, — мотает головой Винни. — Белые леди, они гораздо хуже.
— Куда это ты направляешься? — окликает мама из гостиной.
— В кино. — В руках у меня заветная сумка и ключи от грузовика. Я спешу к выходу.
— Ты была в кино вчера вечером. Поди сюда, Евгения.
Останавливаюсь в дверях. У мамы опять разыгралась язва, и мне ее очень жаль. За ужином она ест только куриный бульон. Папа ушел спать час назад, но я не могу остаться дома с ней.
— Прости, мамочка, я опаздываю. Принести тебе что-нибудь?
— Какой фильм идешь смотреть и с кем? На этой неделе ты почти каждый вечер уходишь из дома.
— Да так… с девочками. Вернусь к десяти. Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — вздыхает она. — Ладно, ступай.
Я чувствую себя виноватой, что оставляю маму одну, когда ей нездоровится. Слава богу, хоть Стюарт в Техасе, — боюсь, ему я не смогла бы соврать с такой легкостью. Три дня назад он заезжал вечером, мы сидели на крыльце, слушали стрекот цикад. Я жутко устала — всю ночь накануне работала, и глаза сами собой закрывались, но мне так не хотелось, чтобы он уходил. Я положила голову ему на колени, гладила мягкую щетину на его лице.