Пристрастные рассказы
Шрифт:
Каждый вечер к нам приходит Жемчужный, заходят Лева, Коля. Звонил тебе Шкловский из студии — ты там очень нужен. Тебя включили в список работников «Окон Роста». Литературной частью «Окон» ведает Кирсанов, художественной — Денисовский.
Вася пошел сейчас в «30 дней» — звонили оттуда с просьбой смонтировать разворот Маяковского.
Вчера приходили Фиалка с Валей. Валя — прощаться.
Я ужасно люблю тебя, мое солнышко.
В магазинах сейчас никаких очередей. Всё решительно можно купить.
Крепко целую Женичку.
Целую твои лапки.
О.
…Сегодня были у Леонидовых, выпили за ваше здоровье.
Убиты Смеляков и Коган (помните? ученик Сельвинского). Слуцкий был легко ранен и вернулся на фронт. Кульчицкий [158] окончил военную школу, он лейтенант и на днях отправляется на фронт, в гвардейскую часть. Он очень изменился, стал похож на свои солдатские сапоги, очень возмужал. Стихов у него очень мало, есть заготовки. Но это, пожалуй, лучше и Коли, и Семы.
158
Относительно Ярослава Смелякова. Л. Брик ошиблась. Поэт Михаил Кульчицкий погиб на фронте (ред.).
Приезжайте скорее!!
В воскресенье уберу твою комнату. Столовая, Васина и моя в относительном порядке. Только все ковры розданы. Не хочется отнимать посреди зимы!
Э. Триоле и Л. Арагону в Париж(Москва, 11 июня 1945)
Элик мой, Арагошенька, родные любимые!
22-го февраля в 4 часа дня Ося позвонил по телефону, что идет домой обедать и не дошел. Он умер мгновенно от паралича сердца на нашей лестнице на площадке 2-го этажа. Совсем недавно Осю смотрел врач (у него была крапивная лихорадка) и не нашел ничего угрожающего. Он был молодой, веселый, жизнерадостный.
Для меня это не то что умер человек любимый близкий, когда бывает тяжело непереносимо, а просто — вместе с Осей умерла и я.
Если б вы оба знали, как вы мне нужны сейчас — сию минуту…
Не знаю, хватит ли сил дождаться вас. Гоню от себя эту мысль, из-за тебя, Женички, Васи, но она меня неотступно преследует.
Женя сейчас живет на даче с сестрами. Надеюсь, она там хоть немножко поправится — уж очень она исхудала.
9-го получила ваши книги — пока только ненадписанные.
Aurelien и La Diane Francaise я уже читала. Арагоша конечно гениален. Спасибо, что помянул меня добрым словом в Cantique `a Elsa. [159]
На твои книги гляжу не нагляжусь и не наудивляюсь. Читаю, нравятся очень. Когда прочту, напишу подробно. Читаю и как будто разговариваю с вами.
Твое большое письмо перечитываю каждый день и всё плачу над ним. Шесть страничек! А сколько дней и месяцев в каждой строчке — сколько пережито! И всё без меня! Как страшно, что Арагоша прихварывает! А ты? Пришлите непременно ваши фотографии.
159
Перечислены
Я очень постарела после Осиной смерти. Появились те самые морщины, «от которых с души воротит».
Все, о ком ты спрашиваешь, живы. Только Петя Незнамов умер в плену. А с Витей я почти не здороваюсь.
Почему ты не пишешь понравилась ли тебе Васина книга?
Господи, когда же вы приедете!
Не прошу слать мне что-нибудь, оттого что не знаю есть ли у вас деньги и сколько стоят вещи. Но всё твое впору и мне и Жене, а всё Арагошино — Васе.
Срок (15 лет) моего права на Володино литературное наследство — истёк.
Напиши мне о вашем быте — ты совсем не написала мне об этом. Если захочешь прислать подарочек, то Васе — зажигалку и галстук, а мне и Жене — духи (мне Jicky) и губн. карандаши.
Все друзья и знакомые кланяются вам и целуют. Полина Юрьевна (Осина мама) просила крепко крепко поцеловать тебя.
Очень трудно писать, Элинька, родненькая, золотая моя, любимая.
Обнимаю тебя и целую целую целую без конца. Обцелуй за меня Арагошеньку, погладь его по седой головушке.
Э. Триоле, Л. Арагону в Париж(Москва, 24 июня 1945)
Любимые мои Элинка, Арагоша, зачитала ваши письма до дыр и окунулась в вашу жизнь. Думаю неотступно о вас и о том как радовался бы Осик вашим книгам и письмам. Книгам, которые для меня — письма.
Ося очень любил вас обоих и беспокоился за вас все эти годы, когда мы ничего не знали о вас.
Арагошины стихи и проза величественно хороши. Я другого такого поэта не знаю, кроме, конечно, Володи.
А над твоими книгами, мой Элик, я плачу, плачу, плачу… Как будто себя читаю, как будто это я написала. Мои мысли, мои чувства, малейшие ощущения. Кроме того, что написано — читаю между строк, и как будто с тобой разговариваю — спрашиваю тебя и ты мне отвечаешь. Никто так не может понять и почувствовать твои книги, как я. Мог еще — Осик. 40-летняя близость! 40 лет!
Очень хороши твои книги. Мне тяжело читать их и вместе с тем после них становится легче, как после того, когда поговоришь о своем горе, хоть и Je n'ai besoin de personne pour me souvenir… [160]
160
Чтобы вспоминать, мне никто не нужен (франц.).
Я очень много плачу — на улице, в метро и почти всегда по утрам. У меня нет ни одного воспоминания — без Оси. До него ничего не было. Оказалось, что с ним у меня связано решительно все, каждая мелочь. Впрочем, не оказалось, а я и всегда это знала и говорила ему об этом каждый день: Стоит жить оттого, что ты есть на свете. — А теперь как же мне быть?
Лето у нас холодное, но Москва наводнена мороженым и цветами.
Цветов я покупаю массу. Они стоят в столовой около фотографии, на которой Осик снят вместе с Володей в 1923 году. Оба совсем молодые. В моей комнате — около головы, которую я леплю. В Осиной комнате.