Пристрелите загнанную лошадь
Шрифт:
Прощайте ларьки-палатки и заброшенные общественные туалеты, здравствуй цивилизация и сухие тротуары.
Бедный, бедный Ибрагим Асланович.
У парапета напротив подъезда остановился шикарный лимузин. Я вытянула шею и, сгорая от нормального женского чувства — черной всепоглощающей зависти, — посмотрела как из распахнутой охранником дверцы, на его же протянутую, галантно-корректную ладонь опустилась женская рука в тонкой бежевой перчатке.
Эх, жаль, бинокль дома оставила! Я хотела бы рассмотреть пуговки на манжете длинной перчатки во всей красе.
Но полевой бинокль купленный у скромного, ненастойчивого алкаша за две бутылки портвейна, остался лежать на подоконнике моей скромной комнаты в коммуналке,
Из лимузина высунулась стройная пара ног в лакированных сапогах (каблуки!! сдохнуть можно!), опустилась с небес на землю и прочно стала под колышущейся норковой шубой приятно сиреневого цвета.
Она. Не шуба, конечно, а главная соперница моих грез — мадам Зеро. Я не знала имен жильцов дома наискось от палатки, но за два года вынужденных наблюдений (последние полгода через бинокль) успела каждому из них дать кодовую кличку — мадам Зеро, мадам Мартини, любвеобильный Генрих Восьмой и… Мужчина Моей Мечты, проходящий так же под кличкой «Пирс Броснан» Были еще разнообразные «некто-с-первого-этажа», «мадам Мансарда», «Клаудия-Шиффер-подруга-мадам-Зеро», обширный контингент «просто прислуга» и прочая, прочая, прочая. Но к Мужчине Моей Мечты непосредственное родственное отношения имели только Зеро, Мартини и Генрих Восьмой. Зеро была его супругой, Мартини матушкой, с Генрихом Восьмым «Пирс Броснан» породнился через жену, так как появлялся преимущественно в его отсутствие и всегда с цветами.
Поначалу я приняла ловеласа Генриха за нежного супруга какой-нибудь из мадам — раньше был чисто выбрит в любое время суток, сейчас завел ухоженную рыжую бороденку, шикарно одет, всегда с букетом. Кто спрашивается? Для провинциальной девушки лишь слегка развращенной телевидением вопрос не стоит — конечно, муж! Вернулся с работы, принес хризантемы, а то, что не выбегает регулярно в трениках с помойным ведром, показателем не является. У мужчин с такими манерами на помойку бегает прислуга.
И так — муж, решила я. И считала так месяцев пять с половиной.
Но прежде чем докладывать о проведенном (случайно) расследовании, стоит сказать, что ларек господина Тушкоева как место временной работы, был выбран мною не случайно. Буквально в ста пятидесяти метрах от ларька стоит дом в котором есть коммуналка, в которой есть моя комната, на подоконнике которой хранится бинокль, купленный у алкаша полгода назад. Дом этот построил не Джек, а купец первой гильдии Иван Артемьевич Колабанов в начале прошлого века. На первом этаже этого дома купец планировал торговать колониальными и скобяными товарами, на втором этаже купчина обустроился сам с семьей и жили бы Колабановы до сих пор счастливо, не случись в России революция.
Но не все в России дураки, хотя дороги повсеместно плохие. Купец Колабанов не стал ждать, пока семью принудительно уплотнят в десяти комнатных апартаментах пролетариатом, продал все что успел и мудро махнул с семейством на ПМЖ в Канаду.
О том, что произошло дальше с «Колониальными и Скобяными Товарами» и апартаментами купца Колабанова стоит рассказать отдельно, но позже. История и в самом деле вышла поучительная в смысле, прошу простить за тавтологию, истории Государства в целом.
И так, комнатушка в бывшем купеческом гнезде принадлежит теперь Софье Николаевне Ивановой, то есть мне, и единственным своим окном выходит на красивый кирпичный дом, что первым появился на территории Ибрагима Аслановича. Комнатушка моя длинная и узкая, как деревянный пенал первоклассника застойных времен, разгуляться там негде, а зубрить экономические науки я привыкла стоя, желательно в ритме шага. Расхаживая туда-сюда, туда-сюда, я вбиваю науку в упрямую голову мягкими шлепками тапок, дорога от двери проходит мимо вешалки, холодильника «Иней», принявшего на себя телевизор «Рекорд», тумбы, шкафа, кровати и письменного стола с компьютером и
Пока дом достраивался, пока жильцы отделывали помещения и завозили мебель, вид за окном не мешал учебному процессу. Я тупо смотрела на грузовики и грузчиков, иногда старалась представить, как будет выглядеть телевизор или холодильник, когда его извлекут из картонной упаковки, и зубрила тезисы.
Постепенно в дом начали стекаться жильцы. На шикарных автомобилях, в шикарных шубах, в сопровождении шикарно вышколенных шоферов, заносящих вслед за ними пакеты с эмблемами самых шикарных магазинов города. Куда денешься, постепенно зрелище начало меня увлекать. Я стала различать жильцов по подъехавшим иномаркам, женщин со спины по шубам, детей и собак по портфелям и гувернанткам.
Полгода назад какая-то злосчастная звезда навела на мой ларек застенчивого, неопохмеленного алконавта с полевым биноклем. Минуты три алкаш канючил, просовывал оптику через плексигласовое окошко, и предлагал равноценный обмен — один бинокль на три ноль семь портвейна «Три Семерки».
Сошлись на двух. Бинокль мне был на фиг не нужен, но уж больно плохо выглядел бедняга алконавт. Скорее всего, оптика где-то «случайно» прилипла к вороватой распухшей руке, ченч алконвта устроил, и таким образом у меня появился отличный бинокль и новое хобби.
Стыдоба, признаться тошно, но куда ж от правды, опять-таки, денешься — я начала подглядывать. Старательно обходя окулярами окна спален (ей богу, старательно обходя!), я смотрела как живут Нормальные Люди и напоминала себе, что так бы могла жить и я. Если бы не ушла от мужа, не ушла от денег, влияния и холодильника в котором не только пачка кефира и четыре яйца, но еще сервелат, карбонат и котлеты приготовленный умелой домработницей. От прежней жизни у меня остался только гардероб, забитый приличным тряпьем под завязку, сожаления и испуг влюбиться снова. Не исключено, что подглядывать я начала, спасаясь от воспоминаний, леча испуг и убивая время. В двадцать четыре года его кажется так много, что полчаса, потраченные на картинки из чужой жизни, не выглядят потерянными.
Первым признаком выздоровления выступила ревность. Смешная, виртуальная ревность вуайеристки к мадам Зеро. И началось все с шубы.
В конце сентября прошлого года (тогда страсть к подглядыванию только-только наметилась, а бинокля и вовсе не наблюдалось) вдруг грянули холода, и объект Зеро вышел из лимузина в крашеной, стриженой норке — благородного оттенка красные разводы по угольно черному фону. Выглядела мадам Зеро сногсшибательно.
Сначала я чуть в обморок не упала, потом прикусила губу и оглянулась на гардероб, в котором висела точно такая же черно-красная шубка — подарок мужа к Новому Году.
Больше года я старалась забыть об этой шубе, о муже и существовании приличной одежды. Если кому-то это покажется смешным, прошу представить такой кошмар — как только я надевала что-либо из прошлой жизни и шла, например, гулять до магазина за хлебом, к норковому подолу тут же цеплялось что-то в лучшем случае с бритым затылком и на «Мерседесе». В худшем тоже самое, но на джипе, в наихудчайшем — первый попавшийся ловелас в чьем кармане бренчит мелочь на пиво в баре «Боцман».
Короче, липло все, что ни попадя. А я решила быть гордой, самостоятельной, с дипломом в виде доказательства — Софья Иванова это вам не гортензия на подоконнике, она способна прожить без подпитки снаружи. Софья личность самодостаточная, упорная и трудолюбивая. Придет время, достану из гардероба норку и шкуры убитых телят, нацеплю на палец кольцо с сапфиром и явлюсь в какой-нибудь офис с вопросом: — «Вам настоящие бухгалтеры нужны?»