Пристрелочник
Шрифт:
Этим я — абсолютно ненавистен.
Биология — выражается инстинктами, социология — вятшими. Инстинкты — за меня, вятшие — против.
Итого: туземная элита подлежит уничтожению. Ибо их активное противодействие — объективно гарантировано. Моё появление одним фактом существования создаёт угрозу их интересам. Можно сказать — классовым.
И — возрастным. Геронтократия — «власть дедов» — очень распространённое явление в истории человечества. Эффективна в стабильных условиях. Стабильность ведёт к утрате способности к обучению. «Мудрые старцы» — сборище двоечников. Их почти ничему нельзя научить. Они — могут. Их — нельзя.
Это — не чисто
У меня — опора на инновации. «Ати» снова «опоздают навсегда» — интегрировать их не смогу. Я — не Карл Великий. Извините.
Классовый подход — эффективный инструмент. Там, где есть классы. «Большие группы людей, различающихся по…». Большие! А здесь — эрзянское племя Яксярго. Общая численность — около 2.5 тыс душ. Вся «элита» — сотня мужчин.
Разницу между статистикой и ЗАГСом понимаете? Жить вы будете с женщиной. С одной. А не с «наиболее представительной выборкой».
Для соответствия методологии объекту воздействия нужно от марксизма переходить к психологии групп, к методам управления коллективами. В Средневековье это постоянная ошибка попаданцев. Они постоянно «думают о народе». Это — хорошо. Они постоянно обращаются к «широким народным массам». И Христос обращался к жителям Галилеи. Но решения в Средневековье принимают не народы, а очень ограниченные, небольшие группы людей. Даже если они и называют себя «народом», как новгородские или киевские бояре. Плебисцитов и референдумов — здесь нет.
Вот — «Нагорная проповедь», вот — «Миланский эдикт». Сколько веков между ними? Если вас устраивает такое «время реакции» — вы не политик. Не военачальник, администратор, правитель… Вы — пророк. Так идите и пророчествуйте! С уместным использованием марксистско-ленинских инструментов для классового анализа.
У меня тут — небольшая группа взрослых самостоятельных людей. Твёрдо уверенных в своём праве. В праве сожрать меня живьём и нагадить мне в карман. Не желающих со мной общаться. Не считающих меня человеком. Жаждущих «справедливо воздать за пролитую народную кровь». И готовых проливать эту «народную кровь» дальше. Теряя при этом полезные аллели собственного народа.
Ну так… получи. Мальчишку-посредника. С ожерельем из отрезанных ушей — на шее. И с раздробленными локтями — на руках.
Деточка, не надо считать меня всезнайкой. В первой жизни у меня не было забот с племенами. Поэтому всё пришлось придумывать самому, «на ходу».
Привычка к тщательности, к чистоте и порядку, требовала не оставлять противнику никаких шансов на нанесение мне ущерба. Я, в отличие от нормальных князей, не собирался их грабить, в рабство продавать, данью обирать. Польза от их существования не была для меня необходимой.
Всеволжск — город «десяти тысяч всякой сволочи». Никакие племена, русские или нерусские, не были для меня важны. Важны были люди. «Мои люди». Остальные могли мешать или нет. Помехи… уничтожались. Ассенизация.
Классовый подход, при всей своей неуместности, задал базовую точку. Заставил меня чётче понять собственные цели. Конечно, я «видел людей», я работал с элитами. Прежде всего — с правителями. Но постоянно помнил: «лучшие люди» любого народа — мне враждебны. Конкретный человек… — по всякому. Но в массе —
Особенно важной ясность понимания оказалась полезной позднее — в «Святой Руси», в общении с Боголюбским.
Мы удачно попали. Угодили нашим «гонцом» прямо в кульминацию процесса «сбора всенародного ополчения». Ополчение получило «информацию из первых рук», «от непосредственного свидетеля», «в простой, всем доступной форме».
Тюштя (вождь) Яксярго собрал всех мужчин племени для молитв об «удачном прохождении зимнего периода». Что традиционно. Ну и заодно — для общего похода по искоренению плешивого наглеца со Стрелки. Такая… немножко «священная война». С предвкушаемой последующей делёжкой хабара и полона.
Вид и рассказ «гонца» несколько сбили настрой. Нет, ни о каком разномыслии речи быть не может! «Если враг не сдаётся — его уничтожают!». Но… может он сам сдастся? Или, там… испугается и уйдёт? Может, поговорим?
Осенью 41 года свежевыпущенный лейтенант попадает в батарею под Москвой. Батарея окапывается в ожидании вражеского наступления. Тут начинается буза:
— Да сколько ж можно! Топаем и топаем, отступаем и отступаем! Надо с ними, с немцами, поговорить. Не дураки же! На кой они прут?! Чего им надобно?! Надо поговорить по-человечески, объяснить! Мы ж войны не хотим! Так какого же хрена?!
К этому моменту немецкие танки выдвигаются из-за леска и накрывают батарею огнём. «Переговорщик» погибает от первого же попадания. А не от пули лейтенанта, как должно быть. Или лейтенант так написал. Батарею раздолбали, остатки отошли и заняли следующую позицию, на «переговорщика» отправили похоронку: «Пал смертью храбрых».
Тюштяй — не лейтенант, обязан прислушиваться к «воле народа». Поэтому — алаверды — совет племени, в составе «атей» разных уровней, «людей войны», шаманов и просто «авторитетов» послал мне своего гонца. По типу как мордва с Иваном Грозным друг другу подарки слали:
«И сказал слугам мурза, московский царь: „Слуги вы мои, подите, Слуги верные, отнесите, Мордве на моляне скажите: Вот вам бочонок серебра, старики, Вот вам бочонок злата, молельщики, На мордовский молян так и ступайте, Старикам мордовским серебро, злато отдайте“».Какое от меня «злато-серебро», так и мне в ответ:
«…Земли и желта песку в блюда накладали, Наклавши, пришли И мурзе, московскому царю, поднесли. Мурза землю и песок честно принимает, Крестится, Бога благословляет: „Слава Тебе, Боже Царю, Что отдал в мои руки мордовску землю!“ Поплыл мурза по Воложке, По Воложке на камушке: Где бросит земли горсточку — Быть там градечку; Где бросит щепоточку, — Быть там селеньицу».