Пристроить Коляна

Зайцева Мария

Раньше надо было тормозить. До нашего первого поцелуя.

— Послушай, послушай… — торопливо шепчет она, опять пытаясь сдвинуть ноги, и снова переключаю протестные настроения, жестко проведя по промежности и четко попав двумя пальцами внутрь. И это кааайф…

Злючка сразу же замолкает и только ахает сдавленно. И за плечи мои цепляется. Глаза ее становятся еще шире, еще безумней, еще растерянней. Особенно, когда я начинаю двигаться в мягкой влажности.

Смотрю на нее, и, клянусь, это самое охренительное зрелище в мире! Самое правильное!

Картина, на которую я готов смотреть постоянно. Очень долго. Всю…

Сотовый вибрирует совершенно не вовремя.

Мы замираем в невозможно горячей предсексовой позе, Злючка с раздвинутыми бесстыдно ногами на столе, мои пальцы внутри нее, мои губы практически на ее губах, глаза в глаза. И смотрим друг на друга, не желая приходить в себя.

Но приходится.

Телефон прекращает вибрировать и начинает истошно орать. Я сам его так настраивал, специально на тот случай, если буду спать после работы, а какому-то смертнику приспичит меня разбудить. Все знают, что, если дольше трех гудков не беру, значит отключайся. А если нет, то звони до последнего и готовься потом отхватить по полной программе.

Сейчас явно кто-то хочет второго.

Я со вздохом сожаления вынимаю совершенно мокрые пальцы из Злючки, облизываю их, кайфуя от сладости и терпкого, такого неповторимого вкуса, усмехаюсь нахально на ее расширившиеся еще больше глаза, когда она видит мой бесстыдный жест и смакование.

И беру телефон.

— Ну?

— Ты где, мать твою? У нас выезд срочный, давай бегом. Адрес я скинул! — орет напарник, Лешка Вяткин, и отключается.

Чееерт…

Не судьба мне сегодня потрахаться.

— Слушай, Вер… — я беру ее за плечи, не сдержавшись, веду носом по нежной шее… Сууука… Как жаль! — Я вечером приеду к тебе, ясно? Сегодня. Вот дела завершу и приеду. Поняла?

— Я думаю… — шепчет она растерянно, проводит пальчиками по щеке, — я думаю…

— Не думай. Поняла? До вечера.

Разворачиваюсь, быстро, чтоб не передумать, выхожу из кабинета, поправляя на ходу портупею под курткой и член в штанах, застегиваю рубашку.

Низ живота болит так, что тошнит. Как бывает после неслучившегося секса.

Черт!

Так не вовремя!

Работа долбанная!

Садясь на байк, подношу к носу пальцы, побывавшие в Злючке.

Чуть ли слюной не захлебываюсь.

Сука!

Ну, Злючка, жди вечера.

Клянусь, ноги потом еще неделю не сведешь.

10. Вечер томный…

— Ну чего, ты дописал?

Витька Федоров, дознаватель, который сегодня с нами работает, молча мотает головой. И опять утыкается в протокол осмотра места происшествия. По сторонам смотреть избегает. Ну, здесь я его понимаю, конечно. Потому что тут место происшествия, похоже, совпадает с местом преступления. И смотреть на это охерительно тошно даже опытным оперативникам. Лешка Вяткин, например, уже успел проблеваться. Ладно, хоть не здесь. Тут и без того биологических

следов — дохренища. Экспертам еще копаться и копаться.

Я бы и сам не смотрел, но приходится, сука. Работа такая. Иногда я ее ненавижу.

Я киваю ребятам-криминалистам, чтоб завершали, и выхожу на свежий воздух. Ночной свежий воздух.

Сейчас одиннадцать вечера. И мы только-только все заканчиваем.

Вяткин выходит следом, сует мне сигарету. Хрен знает, какую по счету. Я закуриваю, выдыхаю дым. В животе однозначно урчит, Леха слышит это, качает головой.

— Желудок у тебя железобетонный. Я после этого еще неделю на жрачку смотреть не смогу.

Я жму плечами. Что есть, то есть. Я бы сейчас блинов… Мясо не полезет.

Вытаскиваю телефон. Смотрю местонахождение блудной племяшки. Нормально, дома. Набираю.

— Спишь, мелочь?

— Да, — голос у нее реально сонный, но я на всякий случай жму видеосвязь, она отвечает тем же. Приглядываюсь. В постели, экран ноута мерцает, мордяха сонная и глазки моргают медленно. — Ты скоро домой?

— Нет, Ленк, я сегодня до утра. Спать ложись, завтра наберу.

— Ага…

Она отключается, я какое-то время прикидываю, не звякнуть ли мне мамаше Черного Веника, с уточнением, где в данный момент ее отпрыск, но решаю, что это уже чересчур будет. Если Ленка узнает, точно разозлится. И это она не в курсе еще, что я сегодня к ее класснухе в гости ходил.

Хорошо так сходил, кстати, душевно.

И еще пойду.

Поздновато, конечно, но сил отпускать ситуацию нет.

Значит, надо доводить до логического финала.

Сейчас для меня лучшая терапия после работы — это воспоминания о сладкой Злючке, ее губах мягких, ее глазах испуганных. Ее влажности и упругой мягкости. И предвкушение того, что произойдёт совсем скоро.

Обязательно произойдет.

— У тебя сейчас рожа на редкость довольная, — замечает Леха удивленно, — походу, не только желудок железобетонный, но и мозги.

Я опять пожимаю плечами, пыхаю сигаретой.

Завтра будет мне веселье по полной.

Расчлененка — это всегда напряженно. В основном, потому что громко. Наверняка, уже кто-то успел слить в интернет херню. И завтра все, кто может и не может, завопят про очередное ужасное происшествие.

Само собой, начальство, несмотря на то, что наверняка уже в курсе, вызовет на ковер и хорошенько поимеет. Как будто это я эту бабу на части разрезал и по углам квартиры распихал в творческом беспорядке!

Того, кто это сделал, мы вычислили еще на подходе, и все, кто надо, заряжен. Ищут уже. И найдут — сто процентов. Но пока этого не произошло, наш отдел будут по этой теме ебать все, кому не лень. От полкана до телешлюх. А может, кто из генералов подключится. Но лишь если сильно начнут шуметь.

Весело, короче.

И на фоне предвкушения такого извращенного веселья сильно хочется простых человеческих радостей.

Пожрать, потрахаться и поспать.

Который вечер ведь в напряге проходит!