Присяжный заседатель
Шрифт:
У Родни длинные сальные волосы. Половину физиономии закрывают очки в пластмассовой оправе; одет Родни в зеленую куртку, рукава которой ему явно коротковаты.
— Родни — типичный представитель отбросов общества, — усмехается Зак. — Отрыжка города Нью-Йорка.
— Ишь ты, умник какой, — заплетающимся языком произносит Родни. — Ни хрена ты в бейсболе не понимаешь. Вспомнил Эрла Перла, да он против Эвинга — ноль без палочки. Эвинг сделал бы его в два счета…
— Ладно-ладно, Родни, поехали домой.
— Да
— Я предложил Родни проводить его до дома. Видите ли, он слегка перебрал. А вас, Энни, я попрошу прокатиться с нами.
— Пошел ты в задницу! — возмущается Родни. — Я сам поведу свою тачку. Сюда ведь я приехал, правильно?
Не обращая на него внимания, Зак стягивает с него куртку.
— Родни, дай-ка мне твою курточку примерить.
— Это еще зачем?
— Красивая куртка, хочу посмотреть, как она будет на мне.
Когда Зак Лайд натягивает на себя уродскую куртку Родни, она чудесным образом преображается: вид у нее сразу делается стильным.
— Замечательно. А теперь, Родни, садись в машину.
— Прямо разбежался, мать твою.
— На заднее сиденье. Мы с Энни сядем впереди.
— Еще бы, — подмигивает Родни. Зак открывает заднюю дверцу, и Родни кое-как забирается на сиденье, но стоять не может — ложится.
— Знаю я, ребята, чем вы там, впереди, заниматься будете.
Они едут по дороге, с одной стороны лес, с другой — тоже. Развалюха с трудом набирает скорость, скрежещет передачами, но со временем раскочегаривается.
— Пребывание Родни на земле нельзя назвать подарком небес, — объясняет Зак. — Во-первых, он алкоголик. Во-вторых, он кретин. В-третьих…
— Эй, минуточку! — протестует Родни. — А ты кто такой? Ангел небесный?
— Но инстинкты у него правильные, — продолжает Зак. — Он всегда помнит, кто ему друг, и поэтому друзья не дают ему пропасть. Несмотря на все судимости. Родни, как видите, разгуливает на свободе. В прошлом году он сшиб пешехода, а у него даже права не отобрали.
Родни внезапно воскресает и просовывает голову между Энни и Заком.
— Ты, зараза, ты обещал, что у тебя виски есть. Ну-ка, давай его сюда.
— Энни, будьте так любезны, поройтесь, пожалуйста, в моей сумке. Там должна быть бутылка.
Рядом лежит большая спортивная сумка. Энни сует туда руку, и это напоминает ей собственные скульптуры. Надо же, когда-то она была художницей. Рука Энни нащупывает нечто похожее на очки, потом детскую бутылочку с соской.
— Вот эта? — показывает она Заку.
— Да, отдайте ее Родни.
Родни возмущен до глубины души.
— Ты что, совсем сбрендил? С сосочки будешь меня поить?
— Какая тебе разница. Там хорошее шотландское виски. Просто я не хочу, чтобы ты его расплескал. Засовываешь в рот,
— Дерьмо ты поганое, — вздыхает Родни, но бутылочку берет.
Энни краешком глаза видит, как Родни старательно причмокивает.
— А теперь ложись отдохни, — говорит Зак.
— Зачем это?
— Ложись-ложись. Я в виски кое-чего добавил, чтобы тебе лучше спалось.
Родни недовольно бурчит, но тем не менее укладывается.
— А теперь дайте мне, пожалуйста, очки, — просит Зак.
Энни достает из сумки очки и видит, что они без стекол — просто пластмассовая оправа, точь-в-точь такая же, как у Родни.
Зак надевает очки и спрашивает:
— Ну как?
На лице у него игривая улыбка.
— Зачем вам это?
— Изображаю Родни. Хочу знать, как выглядит жизнь его глазами.
Из сумки доносится легкое стрекотание, как будто там сидит сверчок.
— У меня там радиотелефон, — объясняет Зак. — Передайте его, пожалуйста, мне. Энни протягивает ему телефон.
— Алло?
В трубке слышен чей-то голос. Голос говорит:
— Мальчик-дракончик полетел.
Зак Лайд смотрит на часы.
— Отлично.
Он кладет телефон, подбавляет газу, время от времени поглядывает в зеркало заднего вида.
— Посмотрите на Родни.
Энни оборачивается. Родни уснул, присосавшись к бутылочке. По подбородку у него течет слюна, Родни сладко посапывает.
— Почему он такой, как по-вашему?
Старайся быть с ним повежливей, во всем соглашайся. Вид у Зака какой-то странный, маниакальный, глаза горят диковатым блеском.
— Вы имеете в виду, почему он пьет?
Зак Лайд ее не слышит, он слышит только себя.
— Ему понравилась бутылочка, которую я ему дал. Он расслабился, успокоился. В жизни ему нужно только одно — соска. Все остальное его пугает, а Родни боится страха. В этом он похож на всех нас, большую часть жизни мы проводим, убегая от страха. Мы готовы на что угодно, лишь бы изгнать из своей жизни страх. Мы отказываемся от секса, от любви, от последних крох самоуважения, мы упиваемся до свинского состояния. Только бы не было страха.
Пауза. Скажи что-нибудь, приказывает себе Энни, не молчи.
— А вам никогда не бывает страшно? — спрашивает она.
— Мне страшно все время. А сегодня у меня был настоящий приступ.
На развилке он сворачивает налево, где-то в том направлении находится школа Оливера.
Зак Лайд смотрит на Энни; в его карих глазах вспыхивают золотые искорки.
— Но я, в отличие от других, понимаю необходимость страха. Именно ужас позволяет мне поддерживать форму. Вы понимаете меня?
— Почему мы туда едем? — тревожно спрашивает Энни. — Куда вы меня везете?