Присяжный заседатель
Шрифт:
— Ну?
— Просто покоя не дает.
— Ну что?
— Очень хочется знать, что означают его последние слова.
— Те, что он сказал медсестре?
— Да. “Дуб, падуб, окнот”. Чертовщина какая-то.
— Может быть, это тайник, где он хранил наркоту?
— Возможно. А может быть, это какая-то зацепка, которая выведет нас на крупную дичь.
В отеле их должен ждать ночной портье, некто Джером Лекс. Встреча происходит в маленьком кабинетике за регистратурой. Мистер Лекс готов отвечать на любые вопросы, но известно ему не слишком многое. Он плохо
— Вы говорите, Черник не поднимался наверх? — спрашивает Кэрью. — Только задал пару вопросов и ушел? К Бойлу он не поднимался?
Джером надолго погружается в раздумье.
— Ну, мимо меня он не проходил, но есть ведь и другие входы.
— Когда он просматривал вашу картотеку, у него был взволнованный вид?
— Это еще мягко сказано.
— Может, он был напуган?
— Нет, он был в возбуждении.
— А не был ли он под градусом?
— Кто, Славко? Да он всегда под градусом.
— А героином он когда-нибудь торговал?
— Славко?! — Джером смеется.
— Значит, нет?
— Да ни за что на свете. Он был не из таких. Славко — человек нескладный, неуверенный в себе, сильно пьющий. Вечно влюбится в какую-нибудь девчонку, которой нет до него дела. Жизнь у него никак не складывалась, и все такое. Но при всем при том он был хороший парень. Он изрядно действовал мне на нервы, но я всегда относился к нему хорошо. Как бы это сказать… Он был романтик. Вот именно — романтик.
Учитель сидит в учительской, прислушивается. Поза, в которой он сидит, называется саттвасана.
Принимающее устройство включено на полную громкость.
Энни только что произнесла очередную речь, а теперь помалкивает. За нее пропаганду ведут ее сторонники.
Энни не вмешивается — кларнетист и садовник, а вслед за ними и домохозяйка из Маунт-Киско старательно обрабатывают остальных присяжных.
Мудрец правит, не давя на подданных своим весом. Когда работа сделана, подданные говорят: “Мы сделаем это сами”.
— Ну, Лаура, — говорит садовник. — Все улики подтверждают, что приказ об убийстве отдал Учитель. Боффано в убийстве не виновен. Нельзя в таком важном деле поддаваться эмоциям.
— А у вас есть дети? — отвечает запальчиво женский голос.
— Нет.
— Если бы были, вы бы меня поняли!
В бой вступает кларнетист.
— При чем здесь дети?
Тут подает голос Энни:
— Дети всегда при чем.
Остальные затихают. Ее голос действует на них завораживающе. Учитель знает — они уже успели полюбить этот голос.
— Лаура, у меня есть сын, — проникновенным голосом говорит Энни. — Ему почти столько же лет, как тому убитому мальчику. Мне очень страшно, что с моим сыном когда-нибудь произойдет нечто подобное. Я очень хорошо понимаю ваши чувства. Вокруг нас хаос, который с каждым днем становится все кошмарнее и кошмарнее.
Энни делает паузу. Остальные одиннадцать присяжных сидят и, затаив дыхание, слушают.
— Но не будем забывать, что существует закон, — продолжает Энни. — Конечно, наша система далека от совершенства, но более совершенную никто пока не придумал. Закон гласит: если не доказано, что Боффано совершил убийство, в котором его обвиняют, он должен быть освобожден. Это наша прямая обязанность. Остается лишь молиться, что в следующий раз его возьмут с поличным и он не открутится.
Учитель готов расхохотаться.
— Можно, конечно, слегка подправить закон — особенно, если действуешь из лучших побуждений. Но каков будет результат? Сила закона, и без того не слишком действенная, станет еще слабее. Это приведет к тому, что мой сын и ваш, Лаура, будут расти в обществе, где закон ничего не значит…
Учителю трудно подавить нарастающее чувство триумфа.
Что такое триумф? Что такое поражение? Иллюзии — и не больше.
Но каждая клеточка его тела ликует, в душе Учителя звучит победный гимн.
Она поистине прекрасна.
Она полна силы, ей нет равных.
Тао преподнес ему великий дар. Ее не пришлось разыскивать — она возникла из небытия сама. Когда Тао делает человеку подарок, главное — этот подарок не потерять.
Теперь Кэрью и Гарри едут по тихой, сонной улице, направляясь в госпиталь Святого Игнациуса. Они должны встретиться с медсестрой, которая видела Черника перед тем, как его убили. Вечером медсестра заступает на дежурство.
Время — шесть часов. Солнце клонится к остроконечным викторианским крышам. Гарри голоден и потому все время ворчит. Кэрью знает, что теперь от напарника не будет прока, пока он не подкрепится в больничном кафетерии. Но Фред ничего не может с собой поделать — мысли у него бьют фонтаном, и он делится ими с угрюмым коллегой.
— Почему все-таки Черник крутился вокруг отеля? Как, по-твоему, этот тип из триста восемнадцатого номера приглашал его к себе?
— Нет.
— Правильно. Иначе зачем бы Черник стал совать нос в картотеку? Ему нужно было выяснить, в каком номере остановился Бойл. Уверен, что Черник и наверх поднимался, но зачем?
— Ну, допустим, так, — говорит Гарри. — Черник крутился в вестибюле, надеясь встретить молодого красивого матроса и провести с ним безумную ночь. Вдруг видит, что Бойл роняет с балкона триста восемнадцатого номера платок и сразу же…
— Пошел ты, Гарри.
— Фред, хочешь, чтобы от меня был прок? Подожди, пока я поем.
— Гарри!
— Что?
— Останови машину.
— Это еще почему?
— Немедленно останови машину.
Гарри жмет на тормоза.
— Что такое? Ты нездоров? Задний ход.
— Ты уверен?
— Уверен.
Скрипит рычаг передачи, и машина едет назад. Других автомобилей на улице нет, поэтому никто не протестует. Метров через двести Кэрью поднимает руку, и Гарри останавливает машину.
— Ну?