Присяжный заседатель
Шрифт:
Вот лестница кончилась, дальше вверх по склону ведет извилистая дорожка. “Бык” и “олень” уже почти у самых развалин. Учителю не нравится, что Оливер в маске. Сейчас не время для маскарада. Покажи мне свое лицо, Оливер. Свое чистое, открытое лицо.
Учитель пребывает в состоянии блаженства; он чувствует, как в нем концентрируется великая сила. Шум и гам празднества остались позади, вся долина как на ладони. Учителю нравится эта дорожка, похожая своей геометрией на лестницу Иакова. Каждый шаг делает расстояние между Учителем и Оливером чуть короче.
Учитель смотрит на Оливера. Тот бежит меж кукурузных полей. Он остался один — “олень”, должно быть, живет в одном из соседних домишек и предпочел вернуться домой. Мы остались вдвоем, думает Учитель. Задача проще простого. На всем горном склоне ни души — лишь мужчина и мальчик, двигающийся к назначенному судьбой месту встречи.
Учитель ускоряет шаг. Его одолевает нетерпение, и с этим ничего не поделаешь. Временами он переходит на бег. Вперед — по огородам, по маисовым полям, к руинам церкви. У самых развалин Оливер остановился. Обернулся, любуется видом. Должно быть, мальчик уже заметил Учителя, но, поскольку на нем маска, реакцию определить трудно.
В любом случае это не имеет значения, думает Учитель. Он не знает меня в лицо. Для него я — просто американский турист, желающий осмотреть старинную церковь. Оливер отворачивается и исчезает внутри. Учитель обливается потом, но шерстяную накидку снять не может — из-за пояса брюк торчит рукоятка пистолета. Вот Учитель останавливается. Он смотрит на горы, на долину, на извилистую ленту дороги. По дороге скачет конь без всадника. Учитель глубоко вздыхает, вытирает пот рукавом.
Потом начинает подниматься по каменным ступеням церкви. Крыши у церкви нет, и каменный пол из-за этого похож на мощеную мостовую. Тишина. Из трещин в стенах растут пучки травы. Где ты, Оливер?
Посреди бывшей церкви деревянный крест с побуревшими пятнами крови.
А вот и Оливер. Длинная накидка и бычья голова с рогами виднеются в дальнем конце, у алтаря. Оливер стоит под бывшими хорами, прислонившись к стене. Что он там делает? Мочится? Читает надпись на стене? Непонятно.
Может быть, плачет? Соскучился по дому? Ничего, мальчик мой, я тебя утешу. Учитель делает шаг вперед и говорит мягким и нежным голосом:
— Оливер, твоя мама очень сожалеет о том, что покинула тебя. Она вернется, уже скоро. Она увидит тебя сегодня же.
Мальчик не шевелится.
— Оливер!
Тут Учитель вдруг замечает, что из рукавов накидки не видно кистей рук. Странно, непонятно. Дует легкий ветерок, воплощение хаоса. Ветерок колышет полы накидки, и Учитель вдруг видит, что вместо ног у Оливера палка. Это чучело!
Учитель выхватывает пистолет и резко разворачивается вокруг собственной оси. Сзади никого. Но в это время мужской голос с южным акцентом, доносящийся сверху, с балюстрады, говорит:
— Брось пистолет и руки вверх!
На балюстраде целая шеренга лиц. Некоторые из них человечьи, некоторые прикрыты масками. На Учителя нацелен целый лес дробовиков
— Брось пистолет!
Нет, пистолет Учителю еще пригодится.
Маски обезьян, сов, ягуаров, свиней. А те из них, кто без масок, тоже похожи на скотов. Учитель думает, что придется прикончить всех зверей в этом зоопарке. Нельзя допустить, чтобы они продолжали мучиться и страдать в этом театре масок, именуемом земной жизнью. Что хорошего в этом отвратительном хаосе? Кому нужна жизнь, где нет места любви. Бедные недоноски, я ненавижу этот сумбур и беспорядок так же люто, как и вы.
Стреляет охотничье ружье. Пуля попадает Учителю в правую руку. Пистолет и три пальца отлетают в сторону. Учитель презрительно взмахивает рукой, чтобы избавиться от мимолетного наваждения боли. Ему в лицо летят брызги собственной крови. Что ж, когда отвергают Любовь, узором Жизни становятся Кровяные Брызги.
На балюстраде стоит Энни.
Энни?
Ах, Энни, Энни. Моя любовь была столь яростной, что ты не смогла взглянуть ей в глаза. Орион и Плеяды, Учитель и Присяжный, всесокрушающий напор Тао, разрывающий наши сердца и очищающий нас от скверны. Если я совершил хоть одну ошибку, Энни, если я хоть на шаг свернул с Тропы обожженной, но чистой любви…
Энни вскидывает руку. В ней револьвер тридцать восьмого калибра.
Но Оливер, который почему-то тоже находится на балюстраде, подбегает к матери, хватается руками за перила, смотрит вниз.
— Уйди отсюда! — кричит Энни. — Тебя здесь быть не должно.
— Но ведь я здесь, — возражает Оливер.
— Тогда отвернись.
Но Оливер не хочет отворачиваться. Он во все глаза смотрит на человека, истекающего кровью. Вот Учитель, вот его изуродованная рука. Учитель медленно опускается на четвереньки. Дело в том, что у левой щиколотки кобура с короткоствольным пистолетом двадцать второго калибра.
— Оливер, отвернись! — приказывает Энни. Все слышат ее голос, но мальчик не выполняет команду матери.
Учитель смотрит на него с улыбкой. Тебе нужно избавиться от нерешительности, Оливер. Мечтательность — замечательное качество, но, кроме того, еще нужно уметь действовать. И действовать быстрее, пока судьба не отобрала предоставленный шанс.
Если бы ты послушался мать, думает Учитель, она бы меня уже убила. Я в этом не сомневаюсь, в ее глазах непреклонность. И тогда энергия Тао развеялась бы по ветру. Ты смог бы прожить свою никчемную жизнь, над которой все так трясутся.
Один из людей на балюстраде, гринго, говорит:
— Энни, убери револьвер.
Должно быть, это ее бывший любовник по прозвищу Черепаха.
— Никуда он от нас не денется. Он не сможет тебе больше вредить.
Энни его не слушает.
— Оливер, тебе нельзя на это смотреть! Отвернись.
— Энни, нельзя стрелять в безоружного человека, — говорит Черепаха. — Это убийство.
— Я должна.
— Энни, черт тебя подери! Мы его уже взяли! Все кончилось! Убери револьвер!
— Он убьет моего, ребенка.