Притчи даосизма
Шрифт:
Вернувшись домой, входя в дверь, Лао-цзы сказал соседу: «Никогда больше не приходи! И никогда не приводи ещё кого-нибудь! Этот человек, похоже, очень разговорчив. Утро было прекрасным, оно было таким тихим. Этот человек всё испортил».
Четыре слуги
Цзы-си спросил у Учителя:
– Что за человек Йен-ю? – «По доброте своей он лучше меня».
– А Цзы-кун?
– По красноречию он лучше меня.
– Цзы-лу?
– По смелости он лучше меня.
– Цзы-чан?
– По достоинству
Цзы-си поднялся со своего коврика и спросил:
– Тогда почему эти четверо служат вам?
– Садись, и я скажу тебе. Йен-ю добр, но он не может сдерживать побуждение, когда оно не ведёт к добру. Цзы-кун красноречив, но не может удержать свой язык. Цзы-лу храбр, но не может быть осторожным. Цзы-чан держит себя с достоинством, но не может отбросить чопорность в компании. Даже если бы я смог собрать добродетели этих четырёх людей вместе, я бы не хотел поменять их на свои собственные. Вот почему они служат мне с чистым сердцем.
«Учитель, я пришёл»
Ученик сказал Лао-цзы: «Учитель, я пришёл».
«Если ты говоришь, что пришёл, – ответил Лао-цзы, – ты, наверняка, ещё не пришёл».
Ученик ждал ещё несколько месяцев и однажды сказал: «Вы были правы, Учитель, – теперь Оно пришло».
Лао-цзы взглянул на него с величайшим участием и любовью и потрепал по голове: «Теперь всё в порядке, скажи, что произошло. Теперь я с удовольствием послушаю. Что случилось?»
Ученик сказал: «До того дня, как вы произнесли: «Если ты говоришь, что пришёл, то наверняка не пришёл», я, прилагая усилия, старался, делал всё, что мог. В день, когда вы сказали: «Если ты говоришь, что пришёл, ты, наверняка, не пришёл», меня озарило. Как «я» может прийти? «Я» – это барьер, я должен уступить дорогу. Дао пришло, – сказал он. – Оно пришло лишь тогда, когда меня не стало».
«Расскажи остальным ситуацию, в которой это произошло», – попросил Лао-цзы. И ученик ответил: «Я могу сказать только, что я не был хорошим, не был плохим, не был грешником, не был святым, не был ни тем, ни этим, я не был кем бы то ни было, когда Оно пришло. Я был лишь пассивностью, глубочайшей пассивностью, лишь дверью, отверстием. Я даже не звал: ведь зов шёл бы с моей подписью. Я совершенно забыл о Нём, я просто сидел и даже не стремился, не рвался, не горел. Меня не было – и внезапно Оно преисполнило меня».
«Послушайте нашу курицу!»
Вдоль всего плетня, окружавшего птичий двор, расселись ласточки, беспокойно щебеча друг с другом, говоря о многом, но думая только о лете и юге, потому что осень стояла уже у порога – ожидался северный ветер.
Однажды они улетели, и все заговорили о ласточках и о юге. «Пожалуй, на следующий год я сама слетаю на юг», – сказала курица. И вот минул год, ласточки вернулись. Минул год, и они снова расселись на плетне, а весь птичник обсуждал предстоящее отбытие курицы.
Ранним утром подул северный ветер, ласточки разом взлетели и, паря в небе, почувствовали, как ветер наполняет их крылья. К ним прилила сила,
– Ветер, пожалуй, подходящий, – сказала курица, расправила крылья и выбежала из птичника. Хлопая крыльями, она выскочила на дорогу, сбежала вниз с насыпи и попала в сад.
К вечеру, тяжело дыша, она вернулась обратно и рассказала обитателям птичника, как летала на юг до самого шоссе и видела величайший в мире поток машин, мчащихся мимо. Она была в землях, где растёт картофель, и видела питающие людей злаки. И наконец, она попала в сад. В нём были розы, прекрасные розы, и там был сам садовник.
– Потрясающе, – сказал весь птичий двор. – И как живописно рассказано!
Прошла зима, прошли тяжёлые месяцы, началась весна нового года, и опять вернулись ласточки. Но птичий двор ни за что не соглашался, что на юге – море. «Послушайте нашу курицу!» – говорили они.
Курица теперь стала знатоком. Она-то знала, как там – на юге, хотя даже не ушла из городка, а просто перешла через дорогу.
Мандарин и заморская птица
Мандарин провинции Лю отправился встречать заморскую птицу, появившуюся в окрестностях, и препроводил её в парадные покои.
По этому поводу были зарезаны вол, овца и поросёнок, и в честь заморской птицы был устроен пир, на котором прекрасные музыканты играли музыку, сочинённую под наблюдением императора Шуень. Но птичка глядела на всё это рассеянно, была понура и печальна, не отведала ни кусочка мяса, не пригубила ни из одного бокала. И через три дня она умерла.
Мандарин кормил птичку так, как он кормил бы себя, он не понял, что с ней надо обращаться как с птицей, а не как с императором. Музыка мало что значит для птицы, а вол, овца и поросёнок не годятся ей в пищу. Мандарин убил птицу.
Огромное дерево
Когда Цзы-ци из Наньбо гулял на горе Шан, он увидел огромное дерево, которое уже издали выделялось среди всех прочих. Под его роскошной кроной могла бы найти укрытие целая тысяча экипажей.
– Что это за дерево? – воскликнул Цзы-ци. – По всему видно, оно не такое, как другие.
Посмотрел он вверх и увидел, что ветви дерева такие кривые, что из них нельзя сделать ни столбов, ни стропил. Взглянул вниз на его могучий корень и увидел, что он так извилист, что из него не выдолбить гроб. Лизнёшь его листок – и рот сводит от горечи. Вдохнёшь источаемый им запах – и три дня ходишь одурманенный.
Цзы-ци сказал: «Вот ни на что не годное дерево, потому-то оно и выросло таким огромным. Теперь я понимаю, почему самые светлые люди в мире сделаны из материала, в котором никто не нуждается!»
Шелуха душ древних людей
Царь Хуань-гунь читал книгу в своём дворце, а у входа во дворец обтёсывал колесо колесник Бянь. Отложив молоток и долото, колесник вошёл в зал и спросил:
Конец ознакомительного фрагмента.