Притворись, что любишь
Шрифт:
– Эмма!
– в очередной раз позвал он или мне показалось. Потому что я только могла плакать и дрожать.
– Я не понимаю, - Крамов зло ударил по рулю, и машина резко тронулась с места. Не видела куда мы ехали, даже сложно сказать сколько времени прошло. Я плакала и, можно сказать, упивалась своими слезами. Они одновременно приносили облегчение и помогали отрешиться от окружающей действительности. Стоило лишь на миг вернуться в реальность, осознать, что машина уносит меня куда-то в неизвестном направлении в сопровождении насильника, как я начинала реветь с новой силой.
В какой-то момент автомобиль затормозил.
– Мне это
– Закрой глаза, - жестко приказал он. Мне даже делать ничего не пришлось. Как только он меня коснулся, я зажмурилась, только чтобы не видеть происходящего.
– Постарайся ни о чем не думать. Не накручивай себя. А теперь признайся самой себе, тебе со мной так плохо и страшно?
Сделала, как он велел. Постаралась выкинуть из головы придуманные образы. Ведь я себе такого успела нафантазировать. Например, как он меня берет прямо на капоте машины на виду у моих знакомых из университета или как ножом перерезает горло матери. Я отлично помнила, какой острый нож был у него с собой вчера. Не любая заточенная железяка справиться с крепкими ремнями на раз-два. Нет, хорошо все-таки, что мать сбежала. Надо и мне было не быть дурой, а составить ей компанию. Я все надеялась, что смогу договориться с Владом... какое там. Я боялась его... или не боялась? Прислушалась к себе. Стоило перестать думать об изнасиловании и похищении, сразу почувствовала, как мое тело расслабилось. Меня словно какой-то волной окутало. Стало так спокойно и надежно что ли... будто бы этот мужчина мог стать опорой и поддержкой на всю дальнейшую мою жизнь. Но стоило воспоминаниям хоть на миг всплыть в сознании, как меня снова начало трясти от страха.
– Успокойся, - снова услышала спокойный, но какой-то обреченный голос.
– Не хочу делать того, о чем в последствии пожалеем оба.
– Отпусти, - жалобно провыла я.
– Пожалуйста, отпусти меня.
– Нет, - отрезал сумасшедший.
– Ты даже не представляешь, о чем просишь.
Его руки, до этого лежащие спокойно, принялись осторожно поглаживать спину.
– Девочка моя, знала бы ты, как мне себя сложно сдерживать, а ты даешь прекрасный повод наброситься на тебя, - одна рука небрежно прошлась по бедру, и я почувствовала, как он подцепил пальцами пуговичку джинсов, а потом дернул молнию вниз. Сложно описать, что я ощущала в тот момент. Если раньше мне казалось, что нельзя быть напуганной сильнее или истерить еще громче, то я ошибалась.
– Своим страхом и слезами только провоцируешь моего зверя, - сообщил, как ни в чем не бывало, и просунул ладонь под трусики. Осторожно погладил, насколько позволяла тугая ткань брюк.
– Будешь плакать, я продолжу, - он остановился и явно давал мне время осознать ультиматум. В тот момент отчего-то поверила ему. Значит, чтобы избежать новой близости с ним, мне стоило всего лишь успокоиться? Вспомнила его совет, попыталась избавиться от всех мыслей. Получилось, но с трудом. Я уже не ревела белугой, лишь изредка всхлипывая.
– Дыши глубже.
Последовала и этому совету. Один вздох, другой... Постепенно я начинала успокаиваться. Влад давно перестал лапать меня между ног, вернувшись к неспешным поглаживаниям спины.
Через какое-то время удалось полностью прийти в себя. Я размеренно
– Что эта за истерики, малютка?
– и что я должна была ответить? Решила сказать правду:
– Ты сам виноват, - сказала и тут же прикусила язык. Нельзя! Нельзя такое говорить мужчине, от которого в данный момент зависит твое благополучие.
Владислав лишь засмеялся.
– Ох, малютка, - резко подтянул за талию и принялся целовать. Легонько потянул за верхнюю губу... прикусил нижнюю... прошелся языком по ряду верхних зубов... и только тут я осознала, к чему все идет. Меня опять начало лихорадить, слезы выступили на глазах сами по себе...
– Держи, - он впихнул в мою руку бумажный платочек, - но учти, это последний.
– Последний?
– зачем-то переспросила я, некрасиво сморкаясь.
Владислав лишь ловко перекатил меня на другой бок и немного приподнял. Я поверить не могла. Куча использованных бумажных платочков. Пассажирское сидение и пол рядом с ним превратились просто в помойку. А я даже не помнила, как пользовалась ими. С ума сойти.
– Ты меня боишься или близости со мной?
– уточнил, как ни в чем не бывало, мужчина. А я задумалась. С ним, в общем-то, было не так плохо, пока он не начинал склонять меня к сексу или напоминать о случившемся вчера своими действиями или словами. Я, безусловно, себя накрутила. Понимала это отчетливо. Но ничего поделать с этим не могла. Да и не желала в принципе.
– Близости, - выдала чуть слышно.
– Если я пообещаю не брать тебя без твоего согласия, мы сможем спокойно поговорить?
– Надолго?
– уточнила. Что-то мне подсказывало, что, если он за мной вернулся, в ближайшее время от его общества будет избавиться крайне проблематично. Но если он пообещает... мне однозначно станет легче морально и спокойнее.
– Вообще.
– Да.
– Значит, обещаю. Взамен ты не будешь устраивать мне истерики, если я коснусь тебя или поцелую, - промолчала. Прошло, наверное, не меньше двух минут напряженной тишины. Мужчине надоело ждать. Владислав рявкнул:
– Ну?
– Я постараюсь.
– Рад, что ты вчера не наделала глупостей, - он снова устроил меня на своей груди. Если отрешиться от мыслей, то меня словно теплом каким-то окутало. Я лишь вздохнула, смиряясь. Я сдавала свои позиции. Капитулировала. Надеюсь, что временно. Пока не придумаю, что делать дальше. Особого выхода для себя тоже не видела. Вчера я упустила свой шанс, когда отказалась написать на него заявление. Позже еще один, когда не уехала в неизвестность с матерью. Мужчину выпустили раньше, чем я рассчитывала. Выходило, что у него достаточно связей. И сдается, что выпустили довольно давно. Потому что успела отметить, что на нем была другая одежда, а когда он целовал меня, был чисто выбрит... не то, что вчера.
– Лидия сбежала?
– Кто?
– А ну, да, - отозвался он.
– Мамаша ведь имя сменила. Она ведь сбежала?
– Да, - чуть удивленно отозвалась я. Сильного изумления не испытывала. Крамов настолько уверенно шел к своей цели, что не удивилась бы, если он уже знает о побеге матери. Тогда зачем спрашивает?
– С семьей хоть попрощалась?
– явно насмехаясь, спросил он.
– Нет.
– Может, хоть записку с объяснениями оставила?
– Нет, - а мне стало вдруг так обидно.
– Мамаша в своем репертуаре. Прошло восемнадцать лет, а ничего не изменилось.