Притворись, что мы вместе
Шрифт:
Наверное, так оно и было в ту минуту. Почти наверняка.
– Ладно, я еще ничего не решила. Дебильное окончание гребаного дежурства. Давай хоть попробуем прилечь. Сил уже просто нет. Черт с ними, с этими тестами.
В коридоре стояла тишина, мы закрылись в сестринской на крючок и выключили свет. Ночь, как назло, выдалась удивительно спокойной, так что не на что было отвлечься. Я лежала в темноте под Иркино мирное сопение. Конечно, не спала. В голове бродили разные мысли. Получилась полная нелепица: попытка приобрести через поход в ЗАГС свободу и взрослую самостоятельную жизнь оборачивалась невероятной хренью в виде декрета
Круг замкнулся.
Нет, аборт, только аборт. Никаких академок. Никакого декрета. Потратить столько сил и времени… и теперь все коту под хвост… Нет! Ничего страшного не случилось: срок наверняка пять-шесть недель, не более… Блин, как можно было не заметить?! Ведь уже реально две или три недели как задержка. А может, и больше. Идиотка, могла бы мини сделать. Поздно.
Правая рука затекла, и я потихонечку, стараясь не провоцировать жуткие пружины в старом диване, перевернулась на другой бок. В голове проносились образы из процедурного кабинета: микроскопические головки, ножки, ручки, височные косточки в белом эмалированном тазу, забрызганном темно-красной краской, самой женской красной краской на земле. Таз всегда ставили на подставочку между ног. Процесс осуществлялся под одно и то же музыкальное сопровождение – монотонный подскребывающий звук с периодическим хлюпающим подпевком. Все, что было убито за десять, максимум двадцать минут, вытаскивалось безобразной кровавой массой наружу. Хлюп-хлюп.
Доктор, пожалуйста! У меня не больше двенадцати недель. Я прошу вас, доктор, помогите…
Непонятно откуда появился Петька: он сидел в том самом кафе около нашего института – за столиком почему-то больше никого не было. Вот все-таки странный, подумала я. Какой прикол сидеть одному в кафе? Скучно же… А может быть, он кого-то ждет? Даже наверняка. Новая пассия… Не зря же в окно пялится: явно высматривал… Пальцы, как у Паганини. Прекрасные мужские руки – руки хирурга. Через десяток лет будет звездой операционной, это точно.
Мне страшно хотелось подойти и сказать что-нибудь умное, а может быть, смешное или просто какую-нибудь язвительную гадость. Но я не решилась.
Кого же он ждет? Ведь лекции давно закончились… У меня возникла шальная надежда: может, меня – и тут же улетучилась…
2004
Октябрь
– Сорокина! Еле-е-ена Андреевна, к заведующей зайдите!
Я вжалась в стол. Орала наша старшая медсестра Лилия Ивановна. Нежелание лишний раз передвигать свою пятую точку по длинному больничному коридору приводило ее к необходимости истошно вопить. Семьдесят метров как-никак. Сил общаться с начальством после ночного дежурства не осталось никаких, надежда улизнуть в два часа и самой забрать Катьку из сада таяла по мере приближения к кабинету заведующей.
Светлана Моисеевна была не просто начальником эндокринологического отделения, где я работала последние два года, а настоящей главой прайда. В укор всей эндокринологии она была божественно толста. Неприличная даже для заведующей золотая цепочка со звездой Давида – размер украшений был сопоставим с размером бюста. Макияж создавался по утрам, вероятно, не менее часа: тона всегда
Но сейчас призыв к телу прозвучал совершенно некстати: ноги ломились от ночных скачек с препятствиями по приемному покою, голова кружилась, страшно хотелось спать.
Уже постучав в дверь, я сообразила, как глупо спалилась: заранее в ординаторской поменяла медицинские брюки на джинсы. Глядя со стороны, можно сделать вывод: верх еще на работе, а низ уже ушел домой.
– Светлана Моисеевна, вызывали?
Опытный взгляд заведующей, вырастившей не один десяток таких тунеядцев, как я, сразу вцепился в новые светло-синие джинсы.
– Заходи. Молодежь, уже небось ласты домой намылила. А, Сорокина? А между делом, еще всего лишь тринадцать тридцать! Бо-о-оже мой (вот это всегда было удивительно по-одесски), нет сил уже с вами воевать, бессовестные люди… Мы в ваши годы просто сутки, сутки напролет, не поднимая головы! На Дальний Восток, в пустыни. А тут теперь, понимаешь, аспирантура, ординатура, чистые халатики! Только-только после института, а уже большой карман пришей, как говорится! Совершенно ничего еще не понимают, а мнят себя профессорами. А, Сорокина?
Поток словоблудия всегда сопровождался бешеной жестикуляцией.
Интересно, а я-то что? В конце концов, уже третий день отсюда не вылезаю: приемник – отделение, отделение – приемник. Да у меня ребенок – настоящая сирота! И где это мой набитый наличностью большой карман? Дырка в нем, что ли?!
Я собрала последние силы и надела виноватое лицо.
– Светлана Моисеевна, я просто уже две ночи из приемника не вылезаю: Семен Петрович заболел. Я уже все сделала по отделению, хотела вот пораньше на двадцать минут выйти…
– Так, не оговаривайтесь, Елена Андреевна! Я прекрасно в курсе, чем таким Семен Петрович заболел: вчера из его кабинета санитарка целый ящик бутылок выволокла, кошмар… Боже мой, да что вам говорить! Бесполезная трата щитовидной железы! Ну да ладно… Так… зачем это я тебя вызывала?..
Атеросклероз, матушка, страшная вещь.
– А! Вот что! Я тут сама с собой посоветовалась и решила: все-таки надо кому-то из молодых дать платную палату, но только одноместную и одну. Василиса Семеновна рекомендовала тебя, уж не знаю, за какие такие успехи. У меня все равно времени нет за вами всеми смотреть. Возьмешь седьмую. Кстати, туда сейчас какую-то даму из реанимации переведут. Впервые выявленный диабет… И повнимательнее: сынок там вроде как новый русский или что-то в этом репертуаре… Боже, как же я это словосочетание не люблю… новые русские, старые русские… Понятно все?
– Хорошо, Светлана Моисеевна. Спасибо большое. Можно идти?
– Угу… А! Нет! Стой… Уже, между прочим, который месяц замечаю… Что это ты так много дежурств в приемнике берешь? И не списывай на больных товарищей. У тебя же семья, ребенок. Все никак в д’Артаньяна не наиграешься, что ли? Про ваши ежевечерние веселья на хирургии знает вся больница, а приемник с реанимацией просто славятся! Учти: я долго терпеть не стану твою постоянную зевоту в ординаторской. Или эндокринология, или шашкой всю жизнь махать.