Шрифт:
Пролог
За окном всё тот же пейзаж. Вернее часть его. Подтаявший снег, на бетонных плитах, грязный и бурый. Он весь истоптан большими следами. Дальше виднеется какое-то ограждение, и кусочек неба. Сейчас хмурого, свинцового. Наверное, пойдёт снег. Недаром у меня ноет в висках.
Это всё, что видно из моего окошка, маленького и грязного, подвального.
Я здесь уже три дня.
Три дня заточения.
В голове никак не укладывается, что это не средневековье, а двадцать первый век.
Но тем не менее я там, где я есть.
И здесь не так плохо.
Тепло.
Есть
И всё же, мне страшно в этих бетонных стенах, и каждый раз, когда я слышу шаги за дверью, то напрягаюсь, и даже забываю дышать. И испытываю огромное облегчение, когда вижу сперва поднос, а потом хмурого парня, который приносит мне еду.
Я его так и называю Хмурый, про себя, конечно. Потому что, разговаривать, он не настроен, от слова совсем. Да я и сама не стремлюсь вести беседы. Я настолько подавлена сложившейся ситуацией, и возможно ещё не до конца верю во всё происходящее, что мысли в полном сумбуре.
Я в плену.
Меня удерживают силой.
Принуждают оставаться здесь.
И это только начало.
Скоро появится тот, от которого теперь зависит моя судьба, и мне страшно.
Ну, лучше я, чем моя дочь.
За размышлениями я не услышала шагов, и обернулась только, когда лязгнул замок.
В проёме показалась высокая фигура, и никакого подноса.
Я напряжённо всматривалась, как мой пленитесь, проходит вовнутрь.
Свет, здесь только от окна, и поэтому в подвале царит постоянный полумрак, а уж когда темнеет на улице, то и вовсе темнота. И поэтому не особо видно его лицо, и не понятно, что он задумал.
С ним вместе входит сильный густой аромат его парфюма. Восточный, тягучий, пронзительный. Идеальный для него. И слишком резкий, и дерзкий.
Моя головная боль усиливается, от этого аромата, который теперь всегда у меня будет ассоциироваться с этим подвалом, с разлукой с семьёй, со страхом. С ним.
Он замирает посреди, и буравит меня взглядом, словно прикидывает, что со мной сделать. Я гордо выпрямляюсь. Поднимаю подбородок выше. Пытаюсь усмирить пульс, дышать спокойнее. И даже разорванный ворот моей блузки, не стараюсь стянуть, чтобы не выдать тот страх, который меня тревожит в его присутствии.
— Смелая? — хмыкает он, и в два шага сокращает пространство между нами.
Я неимоверным усилием воли заставляю себя оставаться на месте, и уговариваю дышать, потому что, пульс подскакивает, и все мои инстинкты вопят об опасности.
Медленно исподлобья поднимаю взгляд.
Планка с пуговицами на тёмной рубашке. Широкая грудь. Цепочка пуговиц обрывается. Ворот расстегнут, и видно ямку между ключицами и загорелую кожу, с тёмными волосками, и такими же тёмными рисунками татуировок. Потом кадык, и широкий подбородок с короткой бородой. Полные губы, сейчас плотно сжатые, в обрамлении таких же коротких усов. Прямой нос с порхающими крыльями, и внимательный, колючий взгляд карих глаз.
Волосы модно зачесаны назад открывают высокий лоб, с полоской тонкого шрама, и густые брови. И этот нестерпимый аромат кардамона, и бергамота, перца. Дышать становиться
Взгляд его холоден, и строг, хотя я и вызываю в нём интерес своим поведением, но только и всего. Я не обольщаюсь, насчёт того, что он меня отпустит за смелость. Хотя, там той смелости во мне почти и нет. Так упрямство.
— Ну что, царица, как тебе твои апартаменты? — у него низкий хриплый голос, с небольшим акцентом.
Красивый глубокий баритон. И он мог быть очаровательным и обольстительным, если бы мне не было так страшно.
С самой первой минуты он зовёт меня царица. И в этом прозвании мне кажется издёвка, да возможно оно так и есть.
Я не отвечаю. Бросаю все силы, чтобы справиться с собой и не отвести взгляд, и не просто взгляд, а твёрдый и гордый взгляд.
Он немного склоняет голову, осматривая меня с уже большим интересом.
— Ну, пошли, проверим, насколько ты смелая, царица, — он хватает меня за руку, и резко дёргает за собой на выход.
И весь мой гордый и смелый образ тут же слетает, под гнётом страха.
— Куда? Я не хочу! Оставь меня в покое! — я верещу, и спешу за ним, потому что, либо он вырвет мне руку, с такой силой он держит меня, либо я научусь летать, потому что еле успеваю за его шагом.
Он, молча, тащит меня за собой. На выход. Потом наверх, на улицу. По пути с одной ноги слетает домашняя туфелька, и на утоптанном снегу, я оказываюсь наполовину босая. Холодный воздух обжигает кожу, налетающий ветер забирается в волосы, и разорванный ворот блузы, ползёт студёными струйками по ногам под тонкими брюками. А дневной свет, от которого я отвыкла, слепит глаза. Я моментально начинаю дрожать. Но мой мучитель не обращает на это внимание, тянет меня куда-то. И вскоре, мы оказываемся, на пороге небольшого домика.
Он бесцеремонно вталкивает меня вперёд, так что я пролетаю, и врезаюсь в кого-то. Подняв глаза узнаю, того самого хмурого парня, что носит мне еду. Я тут же отпрыгиваю от него, и оборачиваюсь, ища выход. Сердце просто выламывает грудную клетку, дробит от страха.
Здесь ещё двое, поимо моего мучителя и Хмурого, такие же опасные и мрачные. Все они озадаченно смотрят на меня. А я стою в центре, затравленно озираясь, и пока ещё не понимаю, зачем он меня сюда притащил.
— Смотрите парни, какой я вам подарочек приготовил, — произносит наконец, мой тюремщик. Говорит он это ровно, без глумления, и издёвки, но тем страшнее становится мне.
— Э-э-э? — озадаченно смотрят на него парни.
— Царица, — продолжает спокойно он, и, подойдя ко мне, дорывает на груди блузку, скидывая лохмотья вниз, и я остаюсь по пояс голая. Тут же обхватываю себя руками, чтобы прикрыть грудь, в тонком бюстгальтере.
— Всегда мечтала о тройничке, — продолжает этот гад, и, ухватив меня за волосы, запрокидывает мою голову назад, и всё так же хладнокровно рассматривать моё лицо, с дорожками слёз на щеках, и дрожащими губами.
— Пошёл ты, урод, — шиплю я, и всхлипываю.