Притяжения [новеллы]
Шрифт:
Он поколебался: с одной стороны, его одолевали заботы, ждали неотложные дела, с другой — молодая поклонница, проявившая к нему интерес, была очень недурна.
— Я же поставил кавычки, мадемуазель, — ответил он с самодовольным видом, прикидывая размер ее груди под курточкой.
— Кавычки?
— Это просто «утка»; Беттини, конкурент Микеланджело, пытался таким образом ему подгадить. Двум подмастерьям заплатили, чтобы они исчезли, только и всего.
— Вы уверены?
— А вы пишете диплом по истории искусства?
И он хотел было попросить у нее номер телефона, но не успел: Шарли уже скрылась в толпе.
Дельфина сидела за письменным столом и слушала, как Пьер, расхаживая по кабинету, читает «Монд»:
— «…Сегодня в Палате на вопрос о превышении полномочий следователями прокуратуры, которым позволено без доказательств и объяснений освободить подследственного от уголовной ответственности, министр юстиции ответил: в ближайшее время реформа заново определит понятие тайны следствия по отношению к прессе». Браво!
— В первый раз, что ли? — флегматично отозвалась она, набирая на своем мобильнике смс-сообщение. — Реформа, которую двадцать лет обещают, — это уже не реформа, а рефрен.
— Но ты-то, что ж ты за дура такая, все испортила! Журналисты, сколько их ни есть, были у твоих ног, ты могла тянуть следствие еще не один месяц, представь: картины растут в цене от каждой ненароком выданной тобой крупицы информации, ты — королева СМИ, тебя назначают прокурором меньше, чем через…
— А мое личное убеждение, как с ним быть?
— Всем на него наплевать, дурочка ты моя! Можно подержать невиновного в предварилке — никто тебе слова не скажет. А вот отпустить на свободу убийцу, да если он снова примется за свое, — сама знаешь, что тебе тогда грозит.
— Прошу тебя, уйди из моего кабинета, Пьер. Прошу тебя, уйди из моей жизни и закрой дверь.
— Уйду, не беспокойся: скоро ты останешься совсем одна. Ты сломала свою карьеру, погубила артиста, настроила против себя министерство, прессу и общественное мнение. Все друзья уже забыли номер твоего телефона, вот увидишь.
Вместо ответа Дельфина указала ему на дверь, которой он не потрудился даже хлопнуть. Она отправила сообщение, ожидая ответа, встала, чтобы проветрить кабинет. Небо хмурилось, душная жара придавила город, появилась надежда на грозу.
В свете молний Люсьен Сюдр сдирал все статьи о Жефе, которыми были оклеены стены его клетушки. Давясь слезами, он нащупал свой литр белого, выпил из горлышка, швырнул бутылку об пол, перемешав осколки с газетными вырезками, сорвал висевшее над кроватью распятие и раздавил его ногой.
Жеф услышал, как повернулся ключ в замке, скрипнула, открываясь, дверь, подправил
— Завтра вы уходите, — забормотал он, покачнувшись. — Не может быть, это правда? Вы не дьявол, вы не ангел… Вы никто. А дом снесут.
— Ваша картина готова, — сказал Жеф, не двигаясь с места.
Люсьен Сюдр медленно подошел ближе, заплетая ногами и языком:
— Как же вы мне подгадили… Я так хотел верить… Хотел, чтобы произошло наконец в моей жизни что-то… что-то чудесное…
И тут он вздрогнул, увидев последнее творение Жефа.
— Но… вы же должны были написать меня, — еле выговорил он.
— Так будет лучше.
Сторож посмотрел на него с немым вопросом в глазах. Художник серьезно кивнул. Люсьен отвел взгляд, шагнул было к двери.
— Пожалуйста, — остановил его Жеф.
В последний раз сторож всмотрелся в лицо на железной пластине. И сделал то, о чем просил художник.
Дельфина, сливая макароны в дуршлаг, обернулась на грохот: это Шарли уронила блюдо.
— Что с тобой? — встревожилась она. — У тебя видение?
— Да нет, руки в масле.
— Извини.
— Завязываем с покойниками: я в отпуске.
Они улыбнулись друг другу. Шарли пошла к шкафчику за другим блюдом.
— Ну, и что же это за домик в деревне? Родовое гнездо?
— Нет, — покачала головой Дельфина, опорожняя дуршлаг в салатницу. — Это я позволила себе прихоть, десять лет назад, в Веркоре. Четыре каменные стены сухой кладки и крыша, протекающая. Без электричества, без газа, без воды.
— Источник я не найду, и не рассчитывай. Я выбросила маятник.
— Там есть река, — успокоила ее Дельфина, натирая сыр.
— И рыбу я не люблю.
— Значит, будем ловить рыбаков.
Шарли собрала осколки и выбросила их в мусорное ведро. Ей опять взгрустнулось. Взгляд упал на «Притяжение» — она нашла картину сегодня утром у своей двери с запиской от Максима, приклеенной скотчем к краю железного листа: «Никому на фиг не нужно это дерьмо. А я вдобавок об него порезался, придется делать прививку, только столбняка мне не хватало». Краски Сесиль Мазено казались потускневшими, ржавчины как будто стало больше. Вчерашний дождь — или начало забвения.
— Что же с ним теперь будет, если его картины больше не продаются?
— Шарли… Мы же договорились, не будем о нем, ладно? Он самый обыкновенный человек, и я вернула его к нормальной жизни. Все, точка. Завтра он выйдет на свободу.
— Ты можешь хотя бы пойти поговорить с ним.
— Что я ему скажу?
— Ну, не знаю… Пожелаешь удачи.
— Я свою работу сделала, Шарли.
— Но ведь ему, наверно, и вправду очень плохо, если сторож попросил тебя срочно приехать!