Приваловские миллионы. Хлеб

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович

– На берегу места мало.

– Ничего, родитель: в тесноте, да не в обиде.

– Тебя разве переспоришь?

– А ежели я дело говорю?

Теперь роли переменились. Женившись, Галактион сделался совершенно другим человеком. Свою покорность отцу он теперь выкупал вызывающею самостоятельностью, и старик покорился, хотя и не вдруг. Это была серьезная борьба. Михей Зотыч сердился больше всего на то, что Галактион начал относиться к нему свысока, как к младенцу, – выслушает из вежливости, а потом все сделает по-своему.

– Ты у меня смотри! – пригрозился раз

старик. – Я не посмотрю, что ты женатый… да!

Галактион только улыбнулся. Ушло время учить да свою волю родительскую показывать. Женился из-под палки, – чего же еще нужно?

X

Дело с постройкой мельницы закипело благодаря все той же энергии Галактиона. Старик чуть не испортил всего, когда пришлось заключать договор с суслонскими мужиками по аренде Прорыва. «Накатился упрямый стих», как говорил писарь. Мужики стояли на своем, Михей Зотыч на своем, а спор шел из-за каких-то несчастных двадцати пяти рублей.

– Эх, родитель, родитель! – корил Галактион. – Двадцать пять рублей дороги, а время нипочем… Мы еще с осени выложим фундамент, а за зиму выстроимся. Время-то дороже денег. Дай я переговорю с мужиками-то.

– А ты, щучий сын, умнее отца хочешь быть?

– Постой, родитель… Знаешь, как большую рыбу из воды вытаскивают: дадут ей поводок, она и ходит, а притомилась – ее на берег.

С мужиками Галактион говорил, как свой брат, и живо повернул все дело. Обе стороны остались довольны. Контракт был подписан, и Галактион принялся за работу. План мельницы был составлен им еще раньше. Теперь нужно было торопиться с постройками. Стояла осень, и рабочих на месте нельзя было достать ни за какие деньги, пока не кончится уборка хлеба. И это предвидел Галактион и раньше нанял артель вятских плотников в сорок человек да другую артель каменщиков. Деревенские мужики по-настоящему не умели и топора в руки взять. Будет с них и того, если привезут бревна да камень наломают.

У Прорыва в несколько дней вырос настоящий лагерь. Больше сотни рабочих принялись за дело опытною рукою. С плотничьей артелью вышел брат Емельян и сделался правою рукою Галактиона. Братья всегда жили дружно.

Галактион задался целью непременно выстроить жилой дом к заморозкам, чтобы переселиться с женой на место работы. Жизнь у писаря его тяготила, да и ездить было тяжело. На счастье ему попался в Баклановой пустовавший поповский дом, который он и купил на снос. Оставалось только перевезти его да заложить фундамент. Галактиону везде везло, – такой уж удачливый зародился. Даже поп Макар одобрял за «благопоспешность». Больше всего Галактион был доволен, что отец уехал на заводы заканчивать там свои дела и не мешался в дело. Старик был умный, да только очень уж упрям.

Постройка новой мельницы отозвалась в Суслоне заметным оживлением, особенно по праздникам, когда гуляли здесь обе вятские артели. Чувствовалось, что делалось какое-то большое дело, и все ждали чего-то особенного. Были и свои скептики, которые сомневались, выдержит ли старый Колобов, – очень уж большой капитал требовался сразу. В качестве опытного человека

и родственника писарь Замараев с большими предосторожностями завел об этом речь с Галактионом.

– Нет, у отца больших денег нет, – откровенно объяснил тот.

– Так-с… да. А как же, например, с закупкой хлеба, Галактион Михеич? Ведь большие тысячи нужны будут.

– Добудем. Ту же мельницу в банк заложим.

– Это как же так: в банк?

Галактион объяснил, и писарь только развел руками. Да, хитрая штучка, и без денег и с деньгами. Видно, не старые времена, когда деньги в землю закапывали да по подпольям прятали. Вообще умственно. Писарь начинал смотреть теперь на Галактиона с особенным уважением, как на человека, который из ничего сделает, что захочет. Ловкий мужик, нечего оказать.

– А мы-то тут живем дураки дураками, – со вздохом говорил писарь. – У нас все по старинке… На гроши считаем.

– Ничего, выучитесь.

Утром Галактион вставал в четыре часа, уезжал на работу и возвращался домой только вечером, когда стемнеет. Эта энергия приводила всех в невольное смущение. В Суслоне не привыкли к такой работе.

– А что будет, если я буду чаи распивать да выеду на работу в восемь часов? – объяснял Галактион. – Я раньше всех должен быть на месте и уйти последним. Рабочие-то по хозяину бывают.

– Уж это что говорить… Правильно. Какая это работа, ежели с чаями проклажаться?

Писарь давно обленился, отстал от всякой работы и теперь казнился, поглядывая на молодого зятя, как тот поворачивал всякое дело. Заразившись его энергией, писарь начал заводить строгие порядки у себя в доме, а потом в волости. Эта домашняя революция закончилась ссорой с женой, а в волости взбунтовался сторож Вахрушка.

– Что я тебе каторжный дался? – заявил сторож. – Нет, брат, будет мудрить! Шабаш!

– Што-о?!. Да как ты смеешь, кислая шерсть?

– А вот и смею… Не те времена. Подавайте жалованье, и конец тому делу. Будет мне терпеть.

Писарь выгнал Вахрушку с позором, а когда вернулся домой, узнал, что и стряпка Матрена отошла. Вот тебе и новые порядки! Писарь уехал на мельницу к Ермилычу и с горя кутил там целых три дня.

Сестры в течение двух месяцев совместной жизни успели перессориться и помириться несколько раз, стараясь не доводить своих размолвок до Галактиона. Обе побаивались его, хотя он никогда не сказал ни одного грубого слова.

– Высидела ты себе мужа, Сима, – корила Анна сестру. – Пожалуй, и не по чину тебе достался. Вон какой орел!

– А тебе завидно? Не чета твоему писарю.

– Смотри, матушка, не прохвались. Боек уж очень.

Счастье влюбленной в мужа Серафимы кололо глаза засидевшейся в деревне Анне. Вместе росли, а судьба разная. Анна начинала теперь придираться к мужу и на каждом шагу ставила ему в пример Галактиона.

– Ты посмотри на себя-то, – поговаривала Анна, – тебе водку пить с Ермилычем да с попом Макаром, а настоящего-то ничего и нет. Ну, каков ты есть человек, ежели тебя разобрать? Вон глаза-то заплыли как от пьянства… Небойсь Галактион компании не ломает, а всегда в своем виде.