Приваловские миллионы. Хлеб
Шрифт:
– Простите, что мы потревожили вас, Анатолий Петрович. С сестрой плохо, а Кацман сам болен.
Проходя мимо двери в столовую, Кочетов увидел Галактиона, который сидел у стола, схватившись за голову.
Больная лежала в спальне на своей кровати, со стиснутыми зубами и закатившимися глазами. Около нее стояла девочка-подросток и с умоляющим отчаянием посмотрела на доктора.
– Мама умерла… – прошептала она, точно боялась кого разбудить.
Доктор приложил ухо к груди больной. Сердце еще билось, но очень слабо, точно его сжимала какая-то рука. Это была полная картина алкоголизма. Жертва запольской
Пущены были в ход холодные компрессы, лед, нашатырный спирт и обтиранья, пока больная не вздохнула и не открыла глаз.
– Принесите сюда мадеры, – шепнул доктор Харитине.
Через минуту в спальню вошел с только что откупоренною бутылкой вина Галактион, налил рюмку и подал больной. Она взглянула на него, отрицательно покачала головой и проговорила слабым голосом:
– Вы, кажется, считаете меня за пьяницу, а я совсем не пью…
Как доктор ни уговаривал ее, больная осталась при своем. Галактион понял, что она стесняется его, и вышел Харитина приподняла больную на подушки, но у нее голова свалилась на сторону.
– Посылайте скорее за священником, – шепнул доктор.
– Да ведь мы староверы… Никого из наших стариков сейчас нет в городе, – с ужасом ответила Харитина, глядя на доктора широко раскрытыми глазами. – Ужели она умрет?.. Спасите ее, доктор… ради всего святого… доктор…
– От паралича сердца спасенья нет.
– Доктор… доктор!..
Но доктор уже шел в столовую с бутылкой в одной руке и с рюмкой в другой. Галактион сидел у стола.
– Идите, проститесь с женой, – сказал доктор, усаживаясь к столу и ставя перед собой бутылку. – Все кончено.
Галактион взглянул на него, раскрыл рот, чтобы сказать что-то, и выбежал из столовой. Доктор проводил его глазами, улыбнулся и спокойно налил себе рюмку мадеры.
Больная полулежала в подушках и смотрела на всех осмысленным взглядом. Очевидно, она пришла в себя и успокоилась. Галактион подошел к ней, заглянул в лицо и понял, что все кончено. У него задрожали колени, а перед глазами пошли круги.
– Серафима, благослови детей! – проговорил он сдавленным голосом.
Больная наморщила лоб и тревожно посмотрела кругом, кого-то отыскивая. Галактион понял этот взгляд и подвел дочь Милочку.
– Сережи нет… он уехал в гимназию; благослови Милочку.
Девушка зарыдала, опустилась на колени и припала головой к слабо искавшей ее материнской руке. Губы больной что-то шептали, и она снова закрыла глаза от сделанного усилия. В это время Харитина привела только что поднятую с постели двенадцатилетнюю Катю. Девочка была в одной ночной кофточке и ничего не понимала, что делается. Увидев плакавшую сестру, она тоже зарыдала.
Больная благословила девочку и сделала глазами Харитине знак, чтоб увели детей. Когда Харитина вернулась, она посмотрела на нее, потом на Галактиона и проговорила с удивительною твердостью:
– Пожалейте детей… я… я не буду никому больше мешать.
Харитина всхлипывала и, припав головой к изголовью умиравшей, шептала:
– Сима, прости… Сима… Сима…
Галактион стоял и не чувствовал, как у него катились по лицу слезы. Харитина подвела его к постели и заставила стать на колени.
– Сима… я… меня… – бормотал Галактион, точно каждое слово приросло к горлу и он должен был его отдирать. – Нет нам прощенья, Сима… я… меня…
Умирающая
– Матушка ты наша… касатушка, – причитала около кровати точно из-под земли выросшая Аграфена. – Голубушка барышня…
В дверях стоял Харитон Артемьич. Он прибежал из дому в одном халате. Седые волосы были всклокочены, и старик имел страшный вид. Он подошел к кровати и молча начал крестить «отходившую». Хрипы делались меньше, клокотанье остановилось. В дверях показались перепуганные детские лица. Аграфена продолжала причитать, обхватив холодевшие ноги покойницы.
– Матушка ты наша, барышня… на кого ты час, сироток, оставляешь?
Доктор продолжал сидеть в столовой, пил мадеру рюмку за рюмкой и совсем забыл, что ему здесь больше нечего делать и что пора уходить домой. Его удивляло, что столовая делалась то меньше, то больше, что буфет делал напрасные попытки твердо стоять на месте, что потолок то уходил кверху, то спускался к самой его голове. Он очнулся, только когда к нему на плечо легла чья-то тяжелая рука и сердитый женский голос проговорил:
– Ты это што за моду придумал лакать винище в этакой-то час, бесстыжие твои глаза? Ступай домой, горький…
Это была Аграфена. Она в следующий момент взяла доктора под руку и повела из столовой. Он попробовал сопротивляться, но, посмотрев на бутылку, увидел, что она пуста, и только махнул рукой.
– Finita la commedia… Да, горький… именно… Галактион обманывал свою жену, а она умерла… и Прасковью Ивановну тоже обманывал, а она жива… Не правда ли, как это странно?
V
Смерть жены для Галактиона являлась только продолжением разных других неудач. Ему вообще не везло в последнее время. На Иртыше затонула баржа с незастрахованным чужим товаром, пароход «Первинка» напоролся на подводный камень и целое лето простоял без работы, было несколько запоздавших грузов, за которые пришлось платить неустойку, – одним словом, одна неудача за другой. В банке положение Галактиона тоже пошатнулось. Забравший силу Мышников пробовал на нем свое влияние. Даже старик Стабровский, покровительствовавший Галактиону до сих пор, заметно охладел к нему без всякой видимой причины. Последнее особенно беспокоило Галактиона, хотя он крепился и никому ничего не высказывал. Все складывалось против него как раз с того момента, когда он сошелся с Харитиной. В этом было что-то роковое… Впрочем, сама Харитина давно это заметила и тоже мучилась.
– Это я тебе принесла несчастье, – повторяла она, глядя на Галактиона виноватыми глазами.
Последнее его бесило каждый раз. Да и прежней Харитины, веселой, сумасбродной, красивой русалочьею красотой, уже не было, – может быть, она изменилась, может быть, постарела, а может быть, просто он привык к ней. О ее красоте он мог теперь судить только по тому впечатлению, какое она производила на других. Но его злило и это, когда эти другие любовались Харитиной, точно и в этом был какой-то скрытый обман. Особенно не шло к Харитине, когда она делалась печальной, начинала жаловаться и вообще хныкала. Галактион возмущался, говорил ей дерзости, доводил до слез, а потом начинал жалеть молча, не имея сил проявить свою жалость активно.