Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:
Тренер объявил мне место и время начала соревнований, к сожалению, я уже и позабыл это место. Помню только, что ехать надо было далеко - сначала на метро, потом на автобусе.
Команду полулегковесов построили по росту - и я, как всегда, оказался самым высоким, чуть ли ни на голову выше следующего за мной спортсмена. Ещё бы - 58 килограммов при росте 172 сантиметра - это не параметры штангиста. Средний рост хорошего штангиста-полулегковеса - примерно 155 сантиметров. Всё бы ничего, но мне полагалось в таком случае вести 'парад', докладывать что-то главному судье соревнований и т.д. Я наотрез отказался делать то, чего совершенно не умел, и место ведущего тут же занял опытный Алексей Вахонин, чемпион мира в легчайшем весе, уж точно на голову меньше меня ростом. Почему Вахонину понадобилось переходить в
Соревнования по штанге, а тогда они проводились по классическому троеборью - жим, рывок и толчок двумя руками, включали в себя по три подхода к каждому движению. Максимальная пауза на отдых - 3 минуты. Вес можно было только повышать от подхода к подходу, но если подход не выполнялся, то давали повтор. Если в трёх подходах вес не был зафиксирован, то спортсмен получал нулевую оценку - 'баранку' и фактически выбывал из соревнований. Спортсмен выступал на тяжёлом и крепком помосте, стянутом из поставленных на ребро толстых досок длинными стальными болтами. Судили соревнования трое судей - передний, боковой и главный. Каждый имел две лампочки - белую ('вес взят') и красную ('попытка'). Итог подводил главный судья. Для разминки выделялись специальные комнаты с помостами, куда пускались и тренеры. Вот, пожалуй, и всё.
Коротко о трёх 'движениях' спортсменов. Первым шёл жим - самое силовое, но и самое 'кляузное' из движений. Судить его было очень трудно. По правилам запрещалось почти всё - поворачиваться, отклоняться, даже пошевелить ногой, перекашивать штангу, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости, останавливать её в движении и т.д. и т.п. Ну, скажите, каким прибором уследить, перекашивается ли штанга? На сколько градусов она имеет право перекашиваться? И так далее. Ясно, что всё отдавалось на откуп судьям, и часто происходили казусы - бывало, что у всех спортсменов 'жим' переставали 'считать'. Дескать, было отклонение назад. А можно ли вообще поднять штангу, не отклоняясь? Нет, подбородок помешает! В общем, вся эта ахинея с жимом окончилась в 1972 году, когда это движение отменили. Соревнования по штанге стали неинтересными, сами спортсмены потеряли в объёме и силе плечевого пояса и стали похожи (простите, коллеги!) на этакие брёвнышки ('120-120-120' - талию, где будем делать?'). А раньше штангисты, например, знаменитый Томми Коно, выигрывали первенства и по красоте тела ('Мистер Универсул', 'Мистер Мир'), вместе с культуристами. Но что произошло, того не вернёшь! Так вот у меня как раз жим и был силён; не скажу, что я был этаким богатырём, но я исполнял жим хитро, так, что судьи считали.
Рывок производился одним движением - штанга взмывала на вытянутые руки спортсмена, который при этом подседал. Толчок выполнялся в два приёма - сперва штанга с пола переходила на грудь спортсмена, а затем, после короткой передышки - на вытянутые руки над головой. Тоже, конечно, было много 'запретов', но хоть судить можно было почти объективно.
Перед соревнованиями проходило взвешивание. Обычно спортсмены 'гоняли' вес - до трёх, четырёх и даже пяти с лишним килограммов. Сбрасывали штангисты вес перед соревнованиями, чтобы остаться в выгодной, более лёгкой весовой категории. Организм обезвоживался до предела, движения замедлялись, спортсмен напоминал засушенный фрукт. Помню, в такой период я случайно порезал себе руку - кровь медленно выступала этакими шариками и тут же застывала, как смола на сливе.
Но после взвешивания, если вес был 'сдан', спортсмены начинали медленно пить тёплый чай с большим количеством глюкозы, мёда и аскорбинки. Два-три литра жидкости - и наш высохший 'фрукт' разглаживался, веселел, приобретал прыткость и силу - одним словом, был готов к 'труду и обороне'. Мне, к сожалению, этого делать было не нужно - итак двух килограммов не хватало.
Начались выступления спортсменов. Мой коллега по команде - первый номер, который тренировался 'по системе', жил в Боржоми на сборах месяц, не позволял себе ни водки, ни женщин, под присмотром строгого Копцова, окончил жим на 80 килограммах, когда я ещё и не начал подходы. Помню, что я начал подходить последним, к весу 97, 5 кг. Выжав, я прибавил 5 кг, и к этому весу уже никто другой не подходил. Выжав 102,5
В рывке 'первый номер' показал тоже 80 кг и тогда тренер полностью переключился на меня - он и массировал мне руки и давал нюхать нашатырный спирт. Стало понятно, что 'первый номер' не тянет даже на зачётную норму.
Я начал рывок с веса 85 кг и два раза ронял его. Рывок - это не моё движение - выбросишь штангу вверх и сидишь в подседе, как курица на насесте, не ведая, что делается у тебя за головой. Вот штанга и падает. Назревала явная баранка. Тут тренер применил 'силовой' приём - начал кричать на меня: я, дескать, и на сборы не поехал, и не жил вместе со всеми, пил и гулял - а теперь, если 'зачёт' не сдам - 'поговорим в другом месте'! Заявление это испугало меня, я не хотел терять реноме в институте. Сосредоточившись, удержал над головой эти несчастные 85 килограммов. Теперь, чтобы попасть в 'зачёт' мне хватало вытолкнуть всего 100 килограммов, то есть даже меньше жима. Копцов назначил мне именно этот вес. Я оскорбился и хотел переменить хотя бы на 110, но тренер доверительно сказал: 'Дай мне 'зачёт', а потом иди хоть на 140 и поднимай его староконтинентальным способом! Призового места ты не займёшь, а 'зачёт' мне позарез нужен!'
Поднимая эти, казалось бы, ничтожные 100 кг, я понял, насколько был прав тренер: сил почти не было - наступала спортивная импотенция. Эти 100 кг в толчке я поднял труднее, чем 102,5 жимом. Хотя в толчке нужно поднимать процентов на 20-40 больше, чем в жиме. Я всё-таки подошёл на 110 килограммов, но это был не подход, а смех и слёзы. Вес водил меня, как пьяного, я чуть ни вышел за пределы помоста - боковой судья даже сорвался со своего столика и отбежал подальше. Наконец, под смех зала, я остановился, и вес засчитали. Чуть ни на карачках я отполз с помоста и тренер, подхватив меня, отвёл в разминочную.
– Молодец, заслуживаешь сто грамм!
– одобрительно похлопывал он меня по плечу и совал в нос его любимый нашатырный спирт.
– Сто грамм!
– умоляющим тоном повторил я его последние слова, но тренер замахал руками, - ты что, хочешь, чтобы нас дисквалифицировали! Выходи в зал и там пусть кто хочет и даёт тебе твои сто грамм - но только не я!
Я выполз в зал, там меня встретила жена, а с ней и пришедшие болеть мои приятели. Сто грамм и даже чуть больше нашлись; я выпил их с горячим чаем, аскорбинкой и мёдом. Силы вернулись и я, казалось, готов был выступать по-новой. Но меня увели из зала, я не смотрел дальнейших соревнований и не участвовал в заключительном параде. Потом мне сказали, что в жиме я так и остался первым, а по сумме троеборья вошёл в десятку.
Бесплатный билет на поезд обратно мне полагался как участнику, у жены обратный билет уже имелся. Осталось ещё немного денег и талоны, что мы благополучно и пропили. Накануне отъезда я разыскал Настю, поведал ей о моих делах и стал прощаться.
– Я должен зимой приехать, я хочу видеть тебя, ты ведь простишь меня, не правда ли?
– скороговоркой высказал я, пытаясь заглянуть ей в глаза. Настя отрешённо смотрела куда-то вниз и странно улыбалась. Подконец она подняла глаза на меня, продолжая улыбаться одними губами. Но во взгляде её, как уже упоминал об этом, я прочёл судьбу нашей любви, и она не показалась мне оптимистичной.
Я быстро поцеловал её, она не отворачивалась, но и не отвечала мне. Отойдя на несколько шагов, я обернулся и увидел на лице Насти тот же взгляд и ту же улыбку. Я ссутулился, опустил голову и пошёл туда, куда надо было идти :
Зимний визит в Москву
Вернувшись в Тбилиси, я лихорадочно принялся за чертежи. Делать их я не умел, как не умеет, пожалуй, даже самый лучший студент, не имевший дела с реальным производством. Да и на кафедре мне не очень-то могли помочь - производственников там не было. Я обложился справочниками и, как мог, выполнял чертежи. Кафедра помогала мне хоть тем, что ставила отличные оценки за то, что я фактически не сдавал.