Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:
Нескромный эксперимент и тайна комсорга
Жили мы с Настей в нашей общежитейской комнате. Она на лето устроилась на подработку в тот же вычислительный центр на Проспекте мира. Вечером мы встречались, и, как законные супруги, шли в 'кафе-мороженое' или ужинали дома с портвейном.
Почему-то мне так полюбились портвейны, что я лет до пятидесяти употреблял, в основном, только их. Портвейн для меня был сопряжён с любовью, причём любовью тайной, незаконной, а поэтому желанной. А потом тайная и незаконная любовь закончилась, и я, как законопослушный гражданин, перешёл на сухое вино. Водка и спирт приводили обычно к буйству, я их боялся, а коньяк, как мне казалось, пахнул клопами, и я
В конце августа, когда студенты уже стали приезжать после каникул и заполнять общежитие, мы с Настей лишились нашей комнатушки. Часто просить Зину о 'прогулке' было неудобно, да и потом мы с Настей уже привыкли оставаться вместе ночами. Поэтому Настя решила на пару-тройку дней уехать в Иваново, навестить свою маму, которая там жила. К тому же у неё наступили 'особые дни' и все обстоятельства были за поездку.
Я снова переселился в свою большую комнату к ребятам, грустил вечерами, не зная, куда себя девать. Заводить какие-либо знакомства было ни к чему, и я принимал участие в коллективных выпивках по вечерам среди своих в нашей же комнате. Естественно, разговоры у нас в мужском коллективе были скоромные, мы обсуждали животрепещущие проблемы сексуального характера и сопутствующие вопросы. По прежним целинным воспоминаниям ребята знали, что я 'самосовершенствовался' по индийской методике, повышая геометрию и силовые характеристики того, что я назвал 'хвостиком'. И как-то сам по себе возник спор, может ли мужчина подвесить на этом 'хвостике' ведро с водой. Нет не так, как вы подумали - завязать 'хвостик' узлом на ручке ведра и подвесить его, как на верёвочке - так, оказывается, нельзя, и об этом известно ещё со времён целины.
Был 'у нас на целине' шофёр - Васька Пробейголова, весёлый парень, любимой поговоркой которого была: 'Всё можно, только 'хвостик' узлом завязать нельзя!'. Мне запала в душу эта присказка и я, как человек склонный к исследованиям, решил подтвердить или опровергнуть этот тезис.
Теоретические расчёты и многочисленные эксперименты (фу, как вам не совестно даже подумать такое! Конечно же, эксперименты на толстых верёвках и резиновых шлангах!) показали, что завязать даже самый простой (не 'морской' или 'двойной'!) узел можно только тогда, когда длина абсолютно гибкого цилиндра раз в 10 превышает его толщину. Но даже самые элементарные анатомические познания свидетельствуют о том, что такого соотношения для рассматриваемого предмета не бывает. Кроме того, в предложении об 'абсолютной гибкости' цилиндра есть определённая натяжка, которая ещё более усугубляет выведенное соотношение. Поэтому 'гипотеза Пробейголовы' оказалась однозначно справедливой.
Стало быть, речь идёт о подвешивании ведра, не как на верёвке, а как на кронштейне, или если использовать отечественные термины - на рычаге, болте, костыле и т.п., укреплённом в стене под небольшим углом (около 20®) к горизонту. Тут возникает новый вопрос, а на каком расстоянии от 'заделки' надо подвешивать это ведро? Ведь из сопромата известно, что момент растёт по мере удаления точки подвеса от заделки. Чувствуя, что дело идёт к эксперименту, спору на этот счёт, и тому, что мне никак не остаться в стороне от этого спора, я естественно, высказал мнение, что подвес должен осуществляться именно в точке заделки. Там теоретически изгибающий момент равен нулю и действует только перерезывающая сила. Иначе задача становится неопределённой, решение которой будет зависеть от выбора точки подвеса.
Мои предчувствия не обманули меня. Мы заключили пари - я против 'старика' Калашяна - подвешу ли я, будем называть так, на своём 'кронштейне' ведро воды в точке 'заделки' этого кронштейна, с выдержкой в две секунды. Как в соревнованиях по штанге. Приз - две бутылки
Пока шли приготовления, Левон и Крисли принесли из общественной кухни оцинкованное ведро с надписью масляной краской 'кухня', наполненное водой по каёмочку, после чего Левон куда-то изчез. Серож Калашян поставил две настольные лампы на тумбочки близ окна, осветив место предполагаемого эксперимента. Согласно условиям эксперимента, руки - у меня за спиной, а Крисли показывает мне фотографию эротического содержания из журнала 'Плейбой'. Помню, это была фотография обнажённой Брижжит Бардо конца 50-х годов в коленно-локтевом положении, вид сбоку-сзади, голова повёрнута в профиль к фотоаппарату. Мне очень нравилась Брижжит Бардо, а особенно эта фотография; я уже два дня не встречался с Настей, и результат не заставляет себя ждать. Затем Толик наносит ручкой метку, куда вешать ведро, и Крисли с Серожем осторожно, без динамики вешают ведро. Считают: 'двадцать один, двадцать два', отмеривая секунды взмахами руки, и снимают ведро.
Всё так и произошло; ведро, к счастью, не упало; его сняли, торжественно поставили на стол, за которым мы и распили выигранные бутылки. Рассчитаться с Левоном Абрамяном - комсоргом, должен был Серож Калашян - 'старик'. Меня несколько смутило отсутствие комсорга при эксперименте и распитии, но Серож сказал, что комсоргу на таких сомнительных экспериментах, а особенно на распитии, присутствовать нежелательно. Меня это только обрадовало - делить две бутылки на четверых - понятно и привычно, а вот как мы поделили бы эти же две бутылки на пятерых - сложно сказать!
Всё было путём - поспорил, выиграл, выпил, но тайна исчезновения Левона всё-таки осталась. А ведь всё тайное рано или поздно становится явным! Тайна исчезновения комсорга Левона Абрамяна открылась только через двадцать три года - в 1983 году.
Я, уже сорокатрёхлетний профессор, доктор наук, еду с циклом лекций от общества 'Знание' по стране, конкретно - на юг России. И вот в городе Ростове-на-Дону мне забронировали в центральной гостинице 'Московская' на главной улице Ростова, носившей славное имя Энгельса (теперь - Большая Садовая), трёхкомнатный номер-'люкс'. Я читал лекцию в конце рабочего дня на каком-то транспортном предприятии. Чемодан свой, конечно же, с выпивкой на вечер, я оставил в номере, а на лекцию отправился налегке.
Лекция была в актовом зале предприятия, прошла она, как обычно, с успехом, было много празднично одетых людей, задавали вопросы по теме и не совсем, и я уже, собрав свой нехитрый реквизит, намеревался выходить из зала, как ко мне вдруг подошла стройная симпатичная женщина лет сорока.
– Профессор, можно мне задать вопрос не совсем по теме?
– слегка зардевшись, спросила она, - не жили ли вы в 60-м году в общежитии МИИТа на Вышеславцевом?
Я с интересом посмотрел на неё, понял, что не ошибся в оценке её внешних данных - румянец ещё более украшал её, - и ответил еврейским вопросом на вопрос:
– А что?
– Знаете, - она зарделась ещё больше, - дело, конечно, прошлое, люди мы уже взрослые, но я видела, как вы ведро с водой подвешивали : на этом, ну вы понимаете, на чём?
Я поглядел на даму с таким выражением лица, которое, будь рядом Станиславский, обязательно вошло бы в каталог мимики. Вроде баб в комнате тогда не было, это что - мистика или розыгрыш?
– Я всё объясню, - продолжала дама, - как-то вечером стучит к нам в комнату на женском этаже ваш комсорг и быстро сообщает, что если кто хочет видеть, как 'грузин' будет ведро подвешивать, ну, сами понимаете, на чём, то быстро - в Ленинскую комнату! Свет не зажигать, по десять рублей - скинуться! Смотреть в окно напротив! И побежал дальше звать зрителей. Набилось в Ленинской комнате человек двадцать, и всё было очень прекрасно видно - вы, наверное, специально подошли к окну и хорошо осветили нужное место!