Привет, Афиноген

Афанасьев Анатолий Владимирович

Выглянула озабоченная Дарья Семеновна:

— Скоро, товарищи мужчины. Потерпите капельку.

— Да и какое там солнце с нашими порядками, — продолжал Мерзликин. — В моем кресле, если долго цел человек, то и хорошо, и загорать не надо. Радуйся, не гневи бога! По правде сказать, я же король без королевства и вдобавок вассал нескольких вассалов.

— Каких это?

— Посуди сам. Раньше нами руководило министерство. Все было ясно. Плохо, но ясно. Потом дали нам свободу, создали научно–производственные объединения по отраслям. Министерства, естественно, остались, но вроде нам предоставили право самостоятельно определять тематику исследований.

Фикция, конечно, но приятно ласкает самолюбие. Определяйте на здоровье сами свое направление, а мы с вас спросим. Больше доверия, больше спроса. Ладно, ничего. Тем более, открылась перспектива прямого выхода в промышленность. НПО объединило и предприятия и НИИ. Отлично! Только мы разогнались приспосабливаться к новым лучезарным условиям, как — стоп, остановка. Оказалось, что руководство объединений видит в нас лишь некий резерв на случай прорывов на действующих или пусковых объектах.

Жаловаться, требовать — куда пойдешь? Не выше же министерства. А там и органа такого не предусмотрено, чтобы в наших «сварах» копаться. Нет, есть, конечно, техническое управление. Спаси и помилуй, Юрий Андреевич. Ты видел, кто там сидит? Генералы — вот кто. Вкрадчивые, мягкие генералы… Все, разумеется, достойные люди, образованные, деликатные, но уж очень далеки от науки. Они нами не руководят, а командуют, в какие бы доверительные формы это ни выливалось. Кстати, про деликатность я для объективности ввернул. Люди там сидят не промах, охулки на руку не положат, если уж что и делают нежно — так это держат нас, директоров, за горло. Не ворохнешься лишний раз.

— Беда, — усмехнулся Кремнев страданиям директора, как он понимал, преувеличенным. — Какой же выход?

Мерзликин угадал значение его ухмылки.

— A-а, ты мне не веришь! Да и не поверишь, пока на своей шкуре не испытаешь. Я тебе много крови попортил?.. Ладно, знаю, много. И каждый раз ты, дорогой Юрий Андреевич, думал, что наши недоразумения происходят оттого, что я, директор, не силен в науке. Верно, не так уж и силен. Но я-то с вами, ученой братией, из одного котла щи хлебаю. Что–нибудь это да значит? Значит, я спрашиваю?

— Конечно. Щи хлебать это…

— Теперь представь, в управлении нами руководят аппаратчики, которые настолько же в принципе далеки от науки, как я далек от ученика монтера Петьки. Это каково? Не тут ли корень зла? Утверждаю, наукой имеют право руководить только ученые, на худой конец такие директора, как ваш покорный слуга. Не согласен?

— Почему, идея здравая… Но как там у поэта. Нельзя в одну телегу впрячь коня и лань, кажется. Ученый, занявший пост администратора, вскоре автоматически перестает быть ученым. К сожалению.

— Перестает вести конкретные исследования. Это не совсем одно и то же. Свою душу ученого он сохраняет.

— Да, разумеется. — Юрий Андреевич неохотно поддерживал разговор. «Подумаешь, революционер нашелся, — думал он. — Нарочно ведь излагаешь мне свои «крамольные» мысли, чтобы показать, что не чиновник, «свой в доску». Знаем мы цену этим фокусам. Работать надо, а не говорильней заниматься. А у нас на простое дело — заменить плохого зава — тратится колоссальное количество энергии, перьев, времени. Зато языки почесать все мастера. И ты, Мерзликин, любому дашь фору».

Все–таки он спросил:

— А как, собственно, вы представляете структуру?

— У каждой отрасли свой штаб. Пускай при том же министерстве, но функционирующий достаточно самостоятельно. В этот штаб входят ведущие ученые отрасли, директора, — Мерзликин обнажил отливающие желтоватым серебром

зубы в извиняющейся улыбке, — да, директора и институтов, и промышленных предприятий. Собираться штаб должен не от случая к случаю, а сис–тематически и выходить со своими рекомендациями на какое–то одно лицо в министерстве, на заместителя по вопросам управления наукой. При штабе ученых будут созданы авторитетные комиссии, тоже из самих ученых, специалистов разных профилей. Очень важно доверить такому «штабу по науке» при министерстве как можно более высоки* полномочия. Вплоть до финансовых… Мне, директору, легче доказать компетентной комиссии, на что такие–то и такое–то исследование требуется столько–то и столько–то рублей, чем ломиться с этими выкладками в двери министерских кабинетов. Легче и спокойнее, увереннее. Комиссия из таких же, как мы с тобой, спецов не будет подозревать меня каждый раз в корысти и махинациях. Да, да! Это, милый мой, бывает. Еще как! Толкуешь какому–нибудь суровому и занятому лицу о наиважнейшем деле, разжевываешь ему, как кашу младенцу, а он на тебя, знаете ли, глядит с такой министерской хитринкой: «Вижу, дружок,

насквозь, из–за чего ты ваньку валяешь». Разумно–то возразить ему компетенция не позволяет, а глазами подозревать и укорять наловчился, стервец. И впрямь, потуркаешься так перед чиновным лицом денек–другой и начнешь чувствовать себя вором, запускающим руку в казенный карман.

— Мужчины! — лукаво окликнула их Дарья Семеновна. — Мойте руки. Вон подкрепление к вам прибыло.

Миша Кремнев — в черной рубашке, с отрешенным лицом — входил в родительский сад. Увидев директора, он попытался изобразить соответствующую моменту радость. Получилось, будто раскусил перечное зернышко и не знает, выплюнуть его или уж глотать.

— Студент! — уважительно поприветствовал его Виктор Афанасьевич. — Надежда государства. Как отметки?

— Хорошие, Виктор Афанасьевич.

— О-о! Уже дядей не называешь. Правильно, вырос из племянников… Мой старший диссертацию защитил в Москве. Филолог. Сказки сочиняет. Презабавные, должен заметить, сказочки.

«А он, видно, до вечера намерен расположиться, — подумал Юрий Андреевич, — какая все же беспардонность. Должность, однако, приучает. Простой человек вряд ли так придет без приглашения. Может быть, все–таки у него дело ко мне? Непохоже».

Миша, сидя за столом, с удовольствием наблюдал, как ловко мать управляется с кастрюлями, успевая улыбаться гостю, сыну и мужу. Он пытался представлять на ее месте Свету Дорошевич. Как–то не представлялось. «Мы бы вместе обед готовили», — подумал он, воображая, сколько возможностей для ласк и поцелуев предоставляет веселая суета в тесноте у плиты. Голова закружилась. Утром он позвонил Свете, но ее не оказалось дома. На вопрос ее отца, кто звонит, Миша неожиданно для себя буркнул: «Эрнст Львович», — и повесил трубку.

— Веди себя прилично, — шепнула мать, многозначительно скашивая глаза в сторону директора. — Не сиди с такой постной миной.

Дарья Семеновна под одобрительное мычание директора расставила маленькие хрустальные рюмки и извлекла из холодильника графинчик с коньяком.

«Еще не хватало пить в такую жару, — все более выходя из себя, съежился Кремнев, — а придется. Гостеприимство пешерных времен, пропади оно пропадом».

— Ничего, ничего, — заметил его нерешительность Мерзликин. — Вам просто необходимо запить гашеную известь. — Он взял на себя роль тамады, преобразился, задвигался. — Уважаемой хозяйке один глоток. Вам, Михаил Юрьевич, прикажете налить?