Привет от тети Моти
Шрифт:
– А ты – среди всяких вежливых европейцев… А они без оружия… Без оружия! Оружие!
Алешка распахнул глаза. Чуть не проспал оружие!
Он вскочил, бесшумно оделся, но обуваться не стал, сунул кроссовки под мышку и на цыпочках стал пробираться меж рядами кроватей.
Вся казарма дружно спала. Кто-то сопел, кто-то чмокал во сне губами, как маленький, кто-то храпел, как застрявший в канаве танк, а кто-то в дальнем углу вдруг громко и возмущенно произнес, не просыпаясь:
– Нет такого города –
На что из другого угла казармы донесся (тоже во сне) обиженный ответ:
– Есть! Маленький, но есть!
Алешка даже присел от неожиданности и прошептал, успокаивая:
– Есть, есть! Далеко – за горами, за лесами, но есть! Где-то в Европе. Возле Парижа. Спи, Семечкин, завтра рано вставать, спи.
В дежурку дверь была распахнута. Там горел свет. Возле сейфа с личным оружием, как и положено, стоял дневальный со штыком на поясе. Дежурный офицер крепко спал, уронив голову на стол, рядом с телефоном.
Дневальный взглянул на Алешку и спросил шепотом, оберегая сон командира:
– Ты куда?
Алешка сделал вид, что застеснялся:
– Куда, куда… Туда.
– Обуйся. Шпингалет, застудишься.
Алешка послушно присел на табурет, надел кроссовки. И пошел в коридор. Спустился на первый этаж.
В умывальнике и в туалете тоже было светло. И тихо. Только мерно капала вода из худого крана и гудела под потолком лампа дневного света.
Алешка поежился – было прохладно. Окно туалета распахнуто во всю ширь по приказу старшины Баранкина, который неустанно боролся за свежий воздух во всех помещениях.
Алешка выглянул наружу. Ночь была светлая. Луна, круглая, яркая и огромная, висела на самом верху неба и заливала все вокруг голубым светом.
Алешка забрался на подоконник, лег на него животом, развернулся и сполз на землю. Присел на корточки, огляделся.
Все было спокойно. На земле лежали черные тени от зданий и деревьев. Тускло светились контрольные лампочки на КПП и возле складов и ангаров. Все кругом спало. Ни за что не подумаешь, что в этой мирной тишине и спокойствии замышляется черное преступное дело.
Алешка зевнул и встал – в первую очередь нужно нейтрализовать Горшкова и тетю Мотю, которые сейчас заканчивают на кухне все нормальные работы. И готовятся к другой – подлой.
Стараясь держаться в тени, чтобы не попасться на глаза патрулям и часовым, Алешка окольным путем подобрался к собачьей будке, где как и вся природа вокруг, безмятежно дрых охранник Сачок. Да еще и солидно при этом похрапывал.
– Тихо! – шепнул ему Лешка. – Молча!
Сачок его послушался, но с такой радостью замолотил хвостом по стенкам будки, будто кто-то стучал палкой по пустой дубовой кадке.
Алешка потрепал его за уши, отстегнул от проволоки цепь и собрал ее в комок, чтобы не звенела.
– Рядом! –
Сачок по всем правилам обошел Алешку сзади, сел слева от него и доверчиво прижался теплым мохнатым боком. – Вперед! – скомандовал Алешка.
И две ночные тени – одна на двух ногах, а другая на четырех лапах – бесшумно заскользили к блоку питания.
Луна той порой сдвинулась со своего прежнего места и склонилась на ветви старой березы возле штаба. Стало заметно темнее, и тем ярче в ночи светились окна кухни.
Вообще, как потом рассказал мне Алешка, бродить глубокой лунной ночью по территории части было страшновато. Казалось, что вокруг тебя какой-то вымерший или усыпленный злым волшебником сказочный город. И не знаешь, что вдруг может случиться в следующий миг. То ли кто-нибудь страшный неожиданно выскочит из-за угла, то ли где-нибудь на чердаке зловеще гукнет сова, то ли бросится под ноги черная кошка с горящими глазами и когтистыми лапами. И все время казалось, будто из темноты кто-то внимательно за тобой наблюдает…
Но что делать? – воинский долг, как понимал его Алешка, превыше всего.
Когда они добрались до кухни, Алешка пристегнул цепь к перилам крыльца, а сам спрятался неподалеку, за железной бочкой с надписью «Место для курения», и затаился, как котенок в засаде возле мышиной норки.
Сачок легонько поскулил, глядя в его сторону. – Место! – шепнул ему Алешка. – Охраняй! Сачок послушно лег на землю. Вернее, не лег, а плюхнулся. Алешка даже почувствовал, как под ним дрогнула земля – вроде небольшого землетрясения местного характера.
Вскоре свет в кухне погас, дверь распахнулась, и на крыльце появились негодяи Горшков и Мотя. Горшков стал запирать замок, а Мотя начал было спускаться с крыльца, но его остановило негромкое, но убедительное рычание из темноты. – Эй! Кто тут? – дрогнувшим голосом спросил темноту Мотя. – Сачок, ты? Пошел вон, бездельник!
В ответ – уже более грозный и раскатистый
рык.
Горшков сунул ключи в карман, обернулся:
– Ну, чего там?
– Пес какой-то. Баскервиль…
– Да это Сачок, – пригляделся Горшков. – Пошел вон!
Сачок подпрыгнул на месте, звякнув цепью, и снова рыкнул. Дал этим понять, что даже если бы и хотел, уйти вон никак не сможет. Но главное: у него теперь есть свой собственный командир. И выполнять он будет приказы только этого командира. Вот так вот!
– Во гад! – выразился Мотя. – Что нам, теперь всю ночь тут сидеть?
– Дурак! «Всю ночь сидеть», – передразнил его Горшков. – Нас же Лева ждет. Его обязательно нужно из фургона выпустить. Через полчаса там патруль пойдет. Проверят машину и – все. Обязаны проверить. Гони кобеля!