Привидение в кроссовках

Донцова Дарья

– Гав.

– Не волнуйся, милый, – успокоила я собаку, – ты совершенно здоров. Я не твой глюк, ско­ро вернусь.

Дальше ступеньки привели к еще одной площадке. Я дернула вновь за рычажок и оказалась в подвале, в пространстве между шкафчиками для одежды. Обозрев пустое помещение, я пошла назад.

На кухне у Татьяны Борисовны шел пир горой.

– Уж не знаю, правильно ли я сделала, – сообщила пожилая дама, – но дала ему еще йогурт, кусок сыра и бутерброд с паштетом. Только, по-моему, Хуч не наелся. Он все проглотил в мгновение ока и по-прежнему выглядит несчастным.

– Хучик способен

истребить запасы в «Рамсторе», – успокоила я Татьяну Борисовну, – и казаться умирающим от голода. Надо же, как интересно, тайный ход! Кто же его приду­мал? И как получилось, что он сохранился пос­ле всех перестроек?

– Не откушать ли нам чайку, – предложила Татьяна Борисовна, – с кексом и шоколадными конфетами? Грешна, люблю сладкое, а вы, Дарьюшка? Полакомимся, поболтаем…

Минут че­рез десять Алтуфьева наполнила чашки. Все мои знакомые старушки пьют желтоватую водичку, которую невоздержанная на язык Манюня называет мочой молодого поросенка. Одни это делают из экономии, заливают в чайник воду по десять раз: есть хоть какой-то оттенок – и лад­но. Другие, менее стесненные в средствах, пьют противный жидкий напиток из соображений здоровья, боясь перегрузить сердце и сосуды. Но Татьяна Борисовна не принадлежала ни к той, ни к другой категории. Старушка заварила «Ахмад», темно-коричневый, крепкий, настоящий чифирь, и налила его в изящные старинные чашечки, не разводя кипятком.

– Дом проектировал мой папенька, – завела она рассказ, – он обожал маменьку, женился, уже достигнув солидного общественного положения.

Борис Алтуфьев очень любил супругу, старался выполнять все ее прихоти. Кстати, Дарья была не капризна и не истерична. Мужа просьбами не изводила. Оказалось, что она домоседка. Балам и светским развлечениям мадам Алтуфьева предпочитала рукоделие и книги. Борис, небольшой любитель праздных развлечений, был готов ради молодой супруги таскаться по чужим гостиным. Дарьюшка же в первые полгода пос­ле свадьбы покорно наносила визиты вместе с мужем. Но од­нажды она разрыдалась:

– Борис, отправляйся без меня.

– Что произошло, душенька? – изумился супруг. – Никак ты занедужила?

– Сердце мое, – всхлипывала жена, – более нет мочи по раутам ходить. С души воротит, не гожусь я для светской жизни, уж не изволь гневаться, дорогой, дома останусь, скажусь больной, езжай один, авось княгиня не прогневается, коли скажешь, что я головой мучаюсь.

– Никуда я не поеду, – ответил Борис, – самому от гостиных тошно.

– Что же то­гда мы по балам крутимся?

– Так я ради тебя старался, полагал, молодой даме вальсировать хочется.

– Друг мой, – кинулась на шею мужу Дарьюшка, – по мне лучше в капоте, с книгой!

Так они и стали проводить время в халатах, у камина, выбираясь в гости только в случае крайней необходимости. Как многие дамы того времени, Дарьюшка обожала романы Джейн Остин и сестер Бронте. Много уютных вечеров провели они с мужем, читая про замки, привидения и секреты. Поэтому, ко­гда затеялось строительство дома, Борис решил сделать сюрприз любимой – тайный ход.

Увидав винтовую лестницу, Дарья всплеснула руками. Борис смеялся, сюрприз удался на славу. Потом они с женой забавлялись, как дети, пользуясь тайным ходом…

Прошло время, грянул

большевистский переворот. Алтуфьевым стало не до шуток. Сначала их выселили на третий этаж, потом Бориса арестовали, затем он сгинул в аду ГУЛАГа. Дарьюшка жила тихо-тихо, работала в издательстве корректором, больше всего боясь, что проклятые большевики доберутся и до нее с дочерью. Но страшная машина репрессий иногда давала сбой. Ни жену Алтуфьева, ни дочь не тронули, более того, про них словно забыли. На первом и втором этажах ютились в коммунальных квартирах жильцы. На третьем проживали Алтуфьевы. Правда, большая половина комнат, шесть из девяти, была отдана под нотариальную контору, но все-таки у Танечки в тот год, ко­гда погибла Дарьюшка, оставалось целых три помещения. Невероятная роскошь для москвичей тех лет.

Потом Татьяна Борисовна очень удачно вышла замуж за авиаконструктора. Коммунисты не трогали людей, успешно работающих на оборону, к тому же шла Отечественная война, и НКВД временно успокоился.

Шли годы, продолжалась жизнь. Родился сын, Костя, умер муж. Потом с первых двух этажей выселили коммуналки и начали оборудовать книжный магазин. Татьяна Борисовна спустилась к директору и рассказала о тайном ходе. Мужчина пришел в восторг и велел строителям оставить все, как есть. Честно говоря, ему безумно понравилась Алтуфьева, у них да­же случился роман. И директор пользовался винтовой лесенкой, что­бы незаметно подняться к своей даме. Из подвала ход открывался при помощи кнопки, спрятанной под батареей, а на первом этаже «ключом» служил старинный глобус, его следовало повернуть под определенным углом, и часть стены сдвигалась.

Потом директор умер, пришел новый, но ему Татьяна Борисовна ниче­го не стала говорить, она хранила тайну довольно долго, открыв ее только нескольким людям: сыну, его жене, Елене Карелиной и еще одной особе. Купив магазин, Лена Карелина принялась его переделывать и мигом обнаружила секретный ход. Моя подруга, как все женщины, обожает всякие чудеса и секреты. К тому же ей было жаль разрушать винтовую лесенку. Запирающие механизмы работали исправно, вот Ленка и решила оставить ход в целости и сохранности.

– Кому вы еще рассказывали о нем? – поинтересовалась я.

– Ах, детка, – вздохнула Татьяна Борисовна, – тут прямо роман приключился!

И она пересказала мне историю с письменным столом. Я упорно ахала, изображая невероятное удивление. Затем старушка продемонстрировала само письмо и горестно вздохнула:

– Значит, и впрямь в доме был спрятан клад. Только, естественно, он давным-дав­но кем-то найден.

– Почему вы так думаете? Вдруг лежит себе и ждет вас!

Алтуфьева улыбнулась:

– Нет, конечно. Понимаете, Дарьюшка, комнаты много раз перестраивались. На первом этаже вообще снесли все стены, кроме несущих… Правда…

– Что? – поинтересовалась я.

– Мне так думается, что захоронка находилась на втором этаже.

– Почему?

Татьяна Борисовна подошла к хорошенькому комодику, украшенному медальона­ми, выдвинула ящичек, вытащила элегантный портсигар и вздохнула:

– Душенька, поскольку мы с вами родственницы, признаюсь еще в одном грехе. Ужасно, конечно, это совершенно неподходящее занятие для дамы, но я курю! Вот!