Привидения являются в полдень
Шрифт:
— Ну, Лика могла и не согласиться… — возразила Катя, впрочем, не слишком уверенно. — А почему он убил Иру? Потому, что к ней он тоже вожделел, и причем неприкрыто. Но она его всегда охлаждала — вела себя дерзко, даже грубила. Мог отомстить ей за пережитые унижения… Просто убил и срезал трусики на память… Фетишисту этого хватило бы… Но когда дело дошло до Лики — тут возникли более глубокие связи… Ее он всегда щупал, гладил, особо выделял… Лена… Лена… — У Кати снова помутилось перед глазами, как всегда, когда она думала о Лене. Лена — кроткая, добрая, задумчивая… Ее беспомощный взгляд, когда она снимала очки…
Дима обнял ее за плечи:
— Ну, хватит. Я вижу, что ты сейчас заплачешь. Хватит на сегодня, запрещаю тебе говорить.
— Не
— По инерции… — так же тихо ответил Дима. — Просто потому, что она пришла на вечер. Просто потому, что тоже вызвала у него какие-то желания… Бог знает почему… Это на его совести.
— Скажи… — Она сглотнула комок, вставший в горле. — Ты признаешь, что я права?
— Может быть, ты и права… Но я не стал бы утверждать, что это Шорох…
— Нет, ты признаешь это?
— Ты давишь на меня.
— Нет, ты признаешь…
Дима крепко сжал ее плечи, и Катя замолчала.
— У тебя истерика, — твердо, но тихо сказал он. — Я не могу тебя переубедить. Да может быть, этого и не требуется, может быть, ты права. Только не говори больше ничего… Помолчим. Я дам тебе выпить…
Он принес ей стакан, почти наполовину наполненный коньяком. Катя взяла его и едва удержала — мысли ее бродили где-то далеко…
«Если это Шорох, если это он… Тогда он убьет и меня… Я была на том вечере. Я помню его глаза… Он выглядел как-то жалко… Старый пиджак. Потертый ворот рубашки. Я еще подумала — Шорох, наверное, бедствует… И до сих пор не женился… Он смотрел на меня, я помню… В зале было полутемно, все танцевали… Меня кто-то приглашал, но я отказалась. Стояла у стены и думала: „Как давно я была молодой!“ Еще упрекнула себя тогда — почему была молодой, разве сейчас я уже не молода? Тогда подошел Шорох… Точнее — стал подходить… Вспыхнул свет, на сцену вышла директриса… Она тоже сильно постарела… При свете мне стало видно, как сдал Шорох. Я еще подумала: а не выпивает ли он втихомолку? Он был трезв, но уж как-то очень далек… Держался пришибленно… Он сразу переменил направление, когда зажегся свет. Сразу пошел в другую сторону, как будто шел вовсе не ко мне. Он, наверное, боялся, что я ему скажу что-то вроде: „Как вы постарели!“ Но я бы не сказала. Мне было жаль его. Я еще подумала: разве он не может давать уроки французского? Как-то подработать? Но если он пьет… Тогда, конечно, давай уроки, не давай… И я помню, что Лика с ним протанцевала один танец. Она потом подошла ко мне и сказала, что Шорох стал совсем стариком. Совсем стариком за десять лет — и если ему тогда было лет двадцать шесть — двадцать восемь, то сейчас всего тридцать шесть — тридцать восемь. Как же он успел состариться? Но больше я о нем не думала… Наш список в журнале французского… Наш список… И мы — те, кто пришел на вечер… Нас было всего четверо… И осталась я одна. Не было Оли Уфимцевой… Не было или была? Я не помню… А если была — то не показалась… Или я ее не узнала… Многие изменились так, что с трудом узнаешь. Но зачем пришла бы Оля? Ее никто не любил, ее никто не помнил… Зачем ей было приходить?.. И цела ли она? Может быть, уцелеют только те, кого не было на вечере?
Только те, кто никак не задел его самолюбие? Ведь мой вид его уязвил — я сразу поняла это. Именно мой, богатый, вид, именно мое платье, мое колье из жемчуга, запах моих духов… Но не Лика! Не ее куцая юбочка и блузка дикого цвета! Не она! Так почему же он убил ее?.. И почему Лену? Только потому, что все мы как-то вышли в люди, стали кем-то, а он остался тем же Шорохом? Невероятно… Какая должна быть зависть… Нет, это невозможно! Но если это произошло на сексуальной почве, как я думала с самого начала… Тогда все правдоподобней… Да, я могу оказаться права… Именно наш вид — взрослый, оформившийся. Он его возбудил. Возбуждение надо было как-то погасить… Он начал с Иры, может
— Ты выпьешь коньяк? — услышала она голос Димы и машинально поднесла стакан к губам. Отпила немного, запоздало поморщилась и снова замерла, сжимая бокал в руке.
«Оля Уфимцева… Да, по всей логике, следующей должна быть она… Не Дима, тут он прав… Изнасилование, трусики, срезанные с них… Все это исключает гомосексуализм… И Шороху никогда не нравились мальчики… С Димой он вообще редко разговаривал, все зачеты ставил ему просто так… По-моему, его интересовал исключительно женский пол в возрасте до семнадцати лет… Так, значит, Оля Уфимцева… Где она и что с ней? — Катя вдруг похолодела. — Может быть, она уже погибла, а я ничего не знаю!» Эта мысль твердо установилась поперек всех остальных.
Она окликнула Диму, терпеливо курившего очередную сигарету:
— Послушай! Ты не знаешь случайно телефона Оли Уфимцевой?
— Да Боже мой, откуда?!
— Ладно…
Она снова погрузилась в задумчивость, а он сделал очередную затяжку.
«Срочно узнать про Олю… Может быть, с ней уже что-то случилось… Если нет, вот-вот случится… А следующей должна быть я! Впрочем, нет… Зачем ему Оля? Он ее едва замечал, как все мы… И на вечере ее не было, кажется… Нет, следующая — я…»
— Светает… — послышался голос Димы. Она подняла голову и посмотрела на окно. Действительно, небо приобрело молочно-голубую окраску. Ее слегка знобило, и она снова отпила из стакана. Думалось ей все легче и легче, мысли были простые и ясные. «К следователю! Немедленно, сегодня же… Все ему расскажу, всю правду… К чертовой матери… Всю правду, чистую правду — и про мужа, и про Шороха… Пусть сам разбирается. Одно из двух, кто-то из них… Если Игорь — его связь с Ирой… Все остальное — неясно, зачем ему Лика и Лена… В связь с Ликой я поверила бы, но Лена отпадает… Совершенно глупая идея… Шорох мог убить всех».
— Я сделаю кофе. — Дима загасил сигарету в пепельнице и устало поднялся. — Ночь пропала…
— Прости. — Катя опомнилась и встала тоже. — Посижу с тобой, не прогонишь? Не могу быть одна. Меня так и колотит. Хочется скорее рассказать все следователю. Ты на самом деле решил пойти со мной?
— По крайней мере, я тебя туда отвезу, — отозвался он. — А ты решила, что будешь ему говорить?
— Все.
— А именно?
Катя вошла вслед за ним на кухню и остановилась у дверного косяка, наблюдая, как Дима засыпает в кофеварку все нужные ингредиенты. — А именно — про Игоря и про Шороха. Пусть сам выберет — кто ему больше не нравится.
— А я тебе советую — выбери сперва сама.
— Почему?
— Потому что, если ты предоставишь ему сразу двоих подозреваемых, твоим словам не будет доверия. Скажет наш следователь про себя: «Ага, эта дамочка решила подвести под монастырь мужа, который ей помешал жить, и учителя, который, может быть, тоже чем-то помешал…» И скажет тебе «спасибо», а делать ничего не будет.
— Обязан что-то сделать!
— Ни черта он не обязан, — возразил Дима. — И сама подумай — это будет как-то несолидно. Выбери кого-нибудь одного, а про другого пока молчи…
— Тогда ты мне скажи — кого выбрать?
— Я не рискну так советовать… — Дима пожал плечами и уставился на кофеварку. — Ты должна решать сама. Кто кажется тебе более подозрительным…
— Шорох… — поколебавшись, ответила Катя. — Именно он. Но куда я дену ключи от Ириной квартиры?! Они-то были у Игоря!
— Пока спрячь! — посоветовал Дима. — Спрячь и забудь. До времени. И следователю пока ничего про них не говори. Раз взялась за Шороха — давай накручивай Шороха… Ты, может быть, и права… Я его плохо помню, но что-то мне сдается, что тип это был пренеприятный…