Привилегия женщин (сборник)

Крамер Марина

Я не знала, что сказать. Все это было так ужасно и так больно, что я даже на миг забыла о самой первой фразе, сказанной Гелькой. О том, что это она убила Влада.

— Вот ты рыдала тогда, когда он тебя бросил — помнишь? Так ты была взрослая, самостоятельная — а я? Мне было восемнадцать лет, у меня такая мамаша, что врагу не пожелаешь, я домой боялась идти… А Стрыгин меня отпихнул, как подзаборную дворнягу — сама разбирайся, я ни при чем тут. Вытолкал за дверь и спокойно вернулся к своей Наташке.

Она снова замолчала. В стекло отчаянно билась огромная муха, создавая столько шума, что мне казалось, будто я сейчас оглохну от этого.

— И… что было потом? — с трудом вывернула я.

— Потом… а потом я наглоталась таблеток и чуть на тот свет не отправилась, — почти спокойно ответила Гелька. —

Но мать рано с работы пришла, вызвала бригаду. Ей потом в больнице сказали, что я беременна. Но она, видно, так испугалась, что даже не стала орать на меня, когда пришла. Только все допытывалась, кто отец, но я промолчала. Аборт оказалось нельзя делать — у меня с кровью что-то. В общем, так родился мой Коляня. Но от таблеток этих проклятых там что-то не так пошло, и родился он глухим и слепым, вот так вот, — Гелька вдруг всхлипнула, уронила голову на сложенные на столе руки и расплакалась.

У меня отчаянно колотилось сердце, готовое пробить грудную клетку и вырваться вон. Я облизала пересохшие губы и потянулась к большой бутылке минеральной воды. Жадно выпив стакан, я снова налила воду и поднесла рыдающей Ангелине. Та ухватила стакан двумя руками и, цокая зубами, стала пить.

— Люська-Люська, я ведь только тебе об этом рассказываю, никто не знает, даже муж… Коляню мама воспитывала, уехала с ним в деревню, от соседских глаз подальше. А я вышла замуж, начала ей деньгами помогать и все тряслась — как бы Иван не узнал, как бы не спросил, зачем это я к маме каждую неделю в деревню мотаюсь, да со мной не увязался. А Коляне лекарства нужны, слуховой аппарат, врачи-реабилитологи, его ж нужно было учить разговаривать, а это только специалисты могут… И еще я постоянно опасалась, что Иван вдруг захочет детей. Но ему, к счастью, это не нужно было, у него и так трое по разным городам, настрогал, как папа Карло, всем помогает. А потом я наткнулась на Стрыгина. И этот гад повел себя так, словно ничего не случилось. Не спросил, не поинтересовался… А сразу к делу — мол, Гелька, а сведи меня с мужем, он же строитель, пусть поможет мне с клиникой. Представляешь, какой циник? Весь холеный, лоснящийся, при деньгах, при жене, при детях! А мне всю жизнь угробил, я настоящей истеричкой стала от этого бесконечного вранья и переживаний за Коляню, — Гелька нервно прикусила нижнюю губу и замолчала. Ее глаза выдавали то, что творилось в этот момент в ее душе — она ненавидела Влада сильнее, чем когда бы то ни было, потому что воспоминания о нем снова заставляли ее переживать неприятные моменты.

— И… что же ты? — тихо спросила я, потому что в ее молчании мне чудилось столько боли, что я боялась, как бы Гелька не свихнулась от нее.

— А что — я? Я их познакомила с Иваном. Ты только подумай, каково мне было видеть его рожу? Иван ведь его домой приглашал, обсуждать дела в неформальной обстановке! — криво усмехнулась Гелька.

— И ты что же — не могла сказать, что не хочешь этого? — глупо переспросила я.

— Да? А на каком, простите, основании? Сама привела в контору — и теперь видеть не могу? Не-ет, я терпела, улыбалась, делала вид, что мне до смерти интересно, как он живет со своей Наташкой, как у него дети растут. Он их балует, души в них не чает — а наш с ним сын, о котором этот урод даже не знает, живет в деревне с бабушкой, не слышит, не видит! — Гелька всхлипнула, борясь с подступившими слезами.

Я не покривлю душой, если скажу, что в тот момент я совершенно забыла о том, что отсидела четыре года по ее вине. Мне на самом деле отчаянно жаль было Ангелину и ее больного мальчика, а еще — подкатила тошнота от того, каким мерзавцем оказался Стрыгин, сумевший легко перешагнуть через еще не родившегося ребенка и даже не поинтересоваться спустя годы его судьбой.

Ангелина перестала всхлипывать, закурила.

— Знаешь, Люська, я сейчас очень жалею, что так с тобой обошлась. Если бы можно было отмотать назад, я бы иначе все устроила. Но ты такая всегда была правильная, такая непогрешимая… и мне стало обидно. Ты вроде бы и жила хуже меня, и денег не было, и мать больная — а все-таки было в тебе что-то такое… спокойствие какое-то, что ли. И потом — Стрыгин тебе всегда нравился, ты мне об этом в школе все уши прожужжала. Вот я и решила… И встречу в офисе Ивана я подстроила, не должен был

Стрыгин в тот день там оказаться. И квартиру свою я тебе поэтому одалживала — чтобы в курсе быть. С фотографией вот только прокололась, забыла совсем. Когда ты рассказала про то, как Стрыгин в нее впился, я аж помертвела — ну, думаю, а вдруг что-то заподозрил? Он ведь однажды у меня спрашивал, чем, мол, дело с беременностью кончилось. Я его послала, конечно, а тут вдруг об этом вспомнила и испугалась. Я не хотела, чтобы он знал. Коляня — мой. Это мой крест. В общем, я наказана на всю жизнь — потому что кому он нужен-то без меня? — она снова вздохнула. — Ну, а там, на вечере, я подкараулила момент, когда Стрыгин покурить на крыльцо вышел, пошла следом и застрелила его. Он так и умер, не узнав о Коляне. У моего сына нет отца — лучше никакого, чем предатель. Я ведь сюда вернулась за ним и за мамой, Ивану честно все рассказала, он и велел приехать и забрать. В Америке можно жить спокойно, имея больного ребенка, там никто пальцем не тычет, как у нас.

— А я думала, ты мне подруга, — горько призналась я, чем вызвала презрительную усмешку:

— Да? А зачем ты мне нужна была, нищебродка? Я столько сил и денег на тебя ухлопала, чтобы в нормальный вид привести. На тебя ж не то что Стрыгин — бомж вокзальный бы не клюнул, когда мы встретились. Ты нужна мне была только для того, чтобы со Стрыгиным свести счеты. Я просто не знала, что потом мне будет так тяжело жить с этим. Оказывается, про совесть не врут — она есть, и она так мучает. Но ненависть, с которой живешь многие годы, мучает еще сильнее. Я мечтала Стрыгину отомстить — и отомстила. А что ты под раздачу попала — ну, так ведь кто-то должен был… Согласись — я удачно все сделала?

Вот тут я и сорвалась, перестав жалеть Ангелину. Меня использовали и выкинули за ненадобностью! Ярость ослепила меня, и я, не понимая, что делаю, вскочила и вцепилась Ангелине в горло. От неожиданности та растерялась, хотя была крупнее и сильнее меня, и упала на пол, увлекая и меня за собой. Если бы на звук полетевших со стола вслед за стянутой скатертью тарелок и чашек не подбежали метрдотель, охранник и швейцар, я вполне могла бы получить новый срок — Ангелина хрипела и закатывала глаза, хватая воздух ртом.

— Сдурела?! — рявкнул швейцар, встряхивая меня за воротник платья. — Снова в тюрягу захотела?!

— Пусти! — отбивалась я. — Это она… из-за нее я… из-за нее! Четыре года… четыре! А мама в одиночестве умерла… Это же она убила Влада — она! И пистолет — ее! Я вспомнила теперь, вспомнила — у нее моя сумка была, когда я в туалет выходила! У нее!

Охранник меж тем крепко держал брыкающуюся Ангелину за локоть, а второй рукой набирал номер.

— Не имеете права! — бесновалась Ангелина, стараясь вырваться из цепких пальцев бывшего спецназовца. — Я вообще подданная США!

— А нам без разницы, — меланхолично отозвался охранник. — Устроили дебош в кафе, на официантку с кулаками напали…

Больше я ничего не слышала — в голове стало как-то пусто, а свет вообще исчез.

Очнувшись в больничной палате, я с трудом разлепила тяжелые веки и кое-как села. Никого — я одна. Буквально через несколько минут заглянула медсестра, увидела, что я сижу, и тут же исчезла, а вместо нее спустя какое-то время появился следователь. После стандартной и хорошо мне знакомой процедуры допроса он вздохнул и, убирая листы протокола в папку, сказал:

— Ну, устроили вы тут Санта-Барбару, девки. Первый раз такое вижу. Повезло вам, Макеева, — судимость снимут теперь, дело на пересмотр — получит подруга все, что заслужила, да плюс довесят еще за клевету.

Конечно, я была рада это услышать. Но где-то глубоко внутри я по-прежнему жалела несчастную, запутавшуюся Ангелину и ее больного мальчика Колю. Конечно, то, как она обошлась со мной, не имело никаких оправданий. Но и то, что сделал Влад Стрыгин… Да, он не заслужил смерти — но заслужила ли Ангелина то, через что ей пришлось пройти? А я? Разве я заслужила эти четыре года лишения свободы за то, что просто волей судьбы оказалась тогда в супермаркете, где встретила Ангелину? Но разве мне могло прийти в голову, что моя одноклассница будет использовать меня как слепое орудие мести в своей вендетте со Стрыгиным? Я просто отчаянно хотела выбраться из беспросветной нищеты. За все нужно заплатить, как оказалось.