Прививка против приключений
Шрифт:
Кряхтя и охая, я вылез наружу целиком и пару раз присел, разминая затекшие ноги. Чайник словно бы тоже проснулся и тоненько запел в тон ветру за окном. Завывания снаружи казались какими-то уж очень знакомыми — слышались голоса, крики… То и дело налетавший порыв ветра деловито гугукал в печную трубу, выметая из поддувала пепельную муку и бряцая заслонкой.
Послышались шаги. Дверь кубрика со скрипом распахнулась, пропустив клубы морозного воздуха и огромный самодвижущийся снежный сугроб. Клубы растаяли, сугроб же потоптался у порога, обивая снег с валенок, и потянулся за веником.
— Зима! —
Я кивнул в знак согласия, нашарил на столе коробок спичек и запалил свечу. Игорь теперь постоянно следил за тем, чтоб она была именно на столе, а то два дня тому назад Олег по забывчивости оставил ее в жестяной банке, на печке, и наша лучшая свеча белого стеарина прекратила свое существование, а мы лишь чудом потушили вспыхнувший пожар.
Шла вторая неделя нашей зимовки. Впрочем, как вскоре выяснилось, зимовать-то как раз никто и не собирался, просто Командору приспичило отснять несколько «снежных» эпизодов для нашего будущего фильма, но поскольку корабль затерло во льдах, рассудил Хозяин, то почему бы и нам не вписать свое имя в летопись исследований южного континента? Иного выхода все равно не было — ни ломы, ни лопаты, ни даже динамит не в силах оказались высвободить «Гончую» из ледового плена.
— Сходи за водой, — Игорь повесил шубу на гвоздь и подсел к печке. — Да оденься — холодно снаружи.
— Угу, — пробормотал я, нахлобучивая шапку, и поежился. — Ишь завывает… Сильный ветер сегодня?
— Это не ветер.
— Что «не ветер»? — не понял я.
— Не ветер завывает, — хмуро пояснил Игорь. — Это Паша поет.
Ошеломленный, я прислушался и вынужден был признать, что в песне ветра действительно присутствовали Пашкины модуляции. Удивительно, как я не заметил этого сразу. Застегнувшись, я распахнул дверь и выбрался на палубу.
На корме восседала заснеженная груда мехов. Пение исходило оттуда.
У Паши, судя по всему, был прилив вдохновения. Свесив ноги наружу, он сидел у самого борта, держа в руках два железных «блина» от штанги, и время от времени приводил их в соприкосновение друг с другом. Именно эти вот диски и производили тот сковородный стук, который я спросонья принял за бряканье корабельного колокола. Ностальгически глядя вдаль, боцман мерно раскачивался, как кришнаит на медитации, и вдохновенно выводил: «Вечерний звон-н… бом-м, бом-м… Ве-ече-рний звон-н, бом… бом… Как много дум… бум-м, бум-м… на-во-дит о-он…» С присущей ему бесцеремонностью Паша исполнял сразу обе партии — ведущую тенора и баса на подпевках. С ритма он сбивался, да и мелодия изрядно хромала. При каждом «бом» или «бум» чугунные диски раздражающе брякали.
— Кончай свой полонез Огиньского, — сказал я, положив ладонь ему на плечо. — Пошли завтракать.
Паша грустно посмотрел мне в глаза.
— Спортил песню, дурак… — вздохнул он. — Что там у нас?
— Щи.
— Хорошо, хоть не макароны…
К тому времени, когда я разбил в бочке лед и зачерпнул воды, мои друзья уже проснулись и уселись за стол. С ведерной кастрюлей щей было покончено в десять минут, и Игорь, свалив в угол грязную посуду, подбросил в печку дров и уселся во главе стола. Мы переглянулись — судя по всему, Командор
Так оно и оказалось.
— Итак, друзья, — потирая руки, начал он, — вот мы и в Антарктике. Настало время заняться обустройством — нельзя же жить все время на корабле.
— А это самое… — поспешил высказаться Паша. — Почему? Нам вроде как и тут неплохо…
Игорь замялся. Чувствовалось, что он и сам не знает, почему, но полярники обычно на кораблях не живут. Полярники живут на льду, под снежным куполом, или, на худой конец, в палатке, но, опять-таки — на льдине. Оставив без ответа боцманский вопрос, он извлек из кармана потрепанный том воспоминаний летчика Водопьянова, откуда вынул сложенный вчетверо листок бумаги и расправил его на столе. Склонившись, мы разглядели в свете свечи грубый карандашный чертеж какого-то куполообразного сооружения со множеством пристроек и даже с подземными, а вернее сказать — подледными помещениями.
— Вот! — Круглое лицо Хозяина горделиво сияло.
— Это что, станция метро? — полюбопытствовал Коля. — «Ледник Росса» — «Мирный» — «Восток»?
— Шутки, я думаю, здесь неуместны, — желчно ответил Хозяин. — Это дом. Ледяной дом.
— Зачем он нам?
Игорь сердито запыхтел.
— «Зачем, зачем»! — передразнил он старшего помощника. — Затем! Мы будем снимать зимовку или нет?!
— Будем, будем… — нестройным хором согласились все присутствующие, кивая головами. Хозяин успокоился.
— Тогда споры излишни, — заявил он и ткнул пальцем в чертеж. — Вот это вот — сам дом: тут комнаты, прихожая…
Неторопливо, со вкусом и хозяйской основательностью Игорь в деталях описал нам наше будущее жилище, где помимо комнат и прихожей оказались еще и кухня, склады, кладовки и кладовочки, гараж для аэросаней («Жаль, нет собачьих упряжек», — мимоходом посетовал Командор), медицинский кабинет с изолятором для тяжелобольных, столовая и туалет. Хозяин чуть только не светился, восхищенный перспективой постройки такого грандиозного жилища, да еще практически даром. На первый взгляд командорский дом напоминал не дом, а, скорее, небольшой хутор.
Мало-помалу идея захватила и нас. Все возбужденно задвигались, заговорили.
— А спортзал? Спортзал забыли! — с паническим выражением на лице воскликнул Паша.
— Спортзал сам будешь строить, — сурово ответил на это Предводитель. Паша торопливо закивал.
— А это что за… э-ээ… строение? — Олег ткнул пальцем в одинокий купол, откуда в «главный корпус» шел подледный коридор.
— Баня.
Витькин кулак с грохотом обрушился на стол. Свеча подпрыгнула, упала и погасла. Все ошеломленно уставились на него.
— Вы что, спятили? — осведомился он. — Какой дом на восемь комнат? Какой спортзал? Какая, к лешему, баня?! Кто все это строить будет?
— Мы! — Пашка горделиво ткнул себя в грудь. Витя смерил его презрительным взглядом.
— «Мы»… — повторил он. — Тоже мне, «Мы — Павел Шестой»… Это ж на полгода работы. Кто-нибудь строить умеет? Лично я — нет.
— Вечно ты, Витька, панику наводишь раньше времени, — поморщился Игорь. — Научимся. Глаза болят, а руки делают. Ты не забывай, что все это из снега. Материала — завались, так что если что и рухнет, новое построим.