Привычка убивать
Шрифт:
— Это, господа, полный пи…ц.
— Что? — не понял оперативник. — Да ты можешь яснее?
— Сынов Израилевых; скажи им… — Дядя Гоша прошелся взад-вперед, скрипя снегом под ногами. — Это, господа, страница из Библии, если я не ошибаюсь. Точнее сказать не могу. А раз это страничка из Библии, то у нас на шее, господа, появился религиозный маньячок. — Он вздохнул и вдруг со злостью швырнул сигарету под ноги. — А это еще один «висяк», господа. Да какой!.. Поздравляю всех! Давайте заканчивайте тут все, а я пошел в машину. Линочка, я
— Да-да, хорошо.
Дядя Гоша ушел вниз, на аллею. Фотограф продолжал щелкать, милиционеры все протоколировали, Илья Романович складывал инструменты, а Лина опять занялась трупом. Еще раз залезла под юбку, проверила, нет ли ссадин на запястьях, осмотрела раны и уже хотела дать команду, чтобы ее грузили на носилки, но решила посмотреть под шубой.
И правильно решила, потому что свитер у женщины был задран и под ним, на животе, был вырезан крест.
— Фотограф! Где фотограф?! — закричала она. — Быстро, быстро снимайте это!
— Он уже в машину ушел, — сказал кто-то.
— Так сходите за ним! Быстрее. Тут у нее крест на животе вырезан!
Кто-то побежал за фотографом, а Лина устало бухнулась на колени. Это было уже выше ее сил. Ну ладно просто убить человека. Но еще зашить грубой ниткой влагалище, запихнуть в рот кусок Библии, да еще и крест на животе вырезать. Это же не человек, а просто зверь какой-то. Как такое можно сделать? Такое даже выдумать, представить себе трудно, а оно вот, рядом, лежит на снегу. Правду кто-то сказал, что нет предела человеческим возможностям.
Через полчаса труп погрузили на носилки и унесли. Лина медленно поднялась с земли и побрела к машине.
— Как ты? — К ней подошел Илья Романович, и они зашагали рядом. — У меня там бутылочка медицинского припрятана. Можешь выпить немного — легче станет.
— Не хочу. — Лина шла и смотрела себе под ноги. — Я уже ничего не хочу. И потом, мне еще работать сегодня.
— Да-да, я понимаю. — Илья быстро закивал. — Трудно к такому привыкнуть. Сигарету хочешь?
— Да, трудно. Спасибо, я не курю. — Лина попыталась улыбнуться. — Вообще невозможно. Все, завтра подаю заявление. С меня хватит.
— Да ты что? Перестань. — Илья Романович положил руку ей на плечо. — Я не хочу сказать, что со временем привыкнешь — к такому лучше вообще не привыкать, — но ведь…
— Что? — Она остановилась и посмотрела ему в глаза. — Да ты знаешь, что я уже год мяса в рот брать не могу? И засыпаю только при включенном свете. Это тебе как?
Илья Романович отвел взгляд.
— А то, что я с мужем собственным спать не могу? А то, что я уже забыла, когда у меня… В общем!.. Я уже и не женщина как будто! Это все ерунда, правда? Да я каждый свой труп по имени-отчеству помню, разбуди меня среди ночи — как таблицу умножения расскажу. Нет, все, не могу.
Илья Романович шагал рядом и молчал. Лучше в этот момент не переубеждать, а
Когда сели в машину и уже собирались ехать, в окошко постучал криминалист.
— Линочка, результаты как можно быстрее нужны. Постарайся, а?
— Хорошо, постараюсь. Как, установили личность?
— Еще нет. — Он вздохнул и развел руками. — Но выясним. К концу дня установим, будь спокойна.
Водитель завел мотор, и машина вырулила на дорогу.
— Слушай, Илья Романович, можно тебя попросить? — спросила Лина, когда подъезжали к Садовому кольцу. — Дальше без меня. Я немножко пройтись хочу по свежему воздуху.
— Конечно-конечно. — Он хлопнул водителя по плечу. — Останови у светофора.
Машина притормозила, и Лина вышла на улицу. Уже хотела идти, но оперативник вдруг вышел вместе с ней.
— Лина, я хотел тебе сказать… — Он опустил голову.
— Что?
— Ты прости меня, ладно?
— За что? — удивилась она.
— Так… Не знаю. Просто прости, и все. — Он пожал плечами и сел обратно в машину.
Адвоката еще не было, поэтому Клавдия просто рассказывала Смирнову про Витю. Она делала это не без умысла. У следователя нет возможности наказать преступника, более того, сейчас, когда на предварительном следствии обязательно присутствует адвокат, даже собственное отношение выказать весьма опасно. Адвокат потом скажет, что следователь испытывал личную неприязнь к подследственному. Эти адвокаты стали очень быстро перенимать все «достижения» западной системы правосудия.
Но поскольку вся эта история касалась Клавдии лично, ей хотелось хоть как-то, если не наказать, то хотя бы устыдить Смирнова.
И вот она рассказывала ему о Витеньке. Рассказывала и смотрела отчиму прямо в глаза.
Это был, конечно, достаточно садистский способ наказания, но Клавдия, понимая отчетливо, что она сейчас бестактна и зла, тем не менее испытывала какую-то скрытую радость, мучая Смирнова.
А тот действительно мучился. У него на глазах блестели слезы. Он утирал их как-то полуинтеллигентски мизинчиком. Но он в самом деле плакал.
«Ничего, — мстительно думала Клавдия. — Так им всем и надо».
Не замечая того, что думает о Смирнове почему-то во множественном числе.
Вошедший в комнату адвокат с удивлением посмотрел на своего подзащитного.
— Вы плакали, Смирнов? — спросил он.
— Нет, нет, — быстро сказал Сергей. — Что-то в глаз попало.
«Сейчас я тебе действительно кое-что в глаз залеплю, — подумала Клавдия, начиная допрос. — Сейчас у тебя глаза на лоб полезут».
Когда формальности были соблюдены, заполнена шапка протокола и все такое, Клавдия спросила как бы между прочим: