Привычка убивать
Шрифт:
— Потом поймете.
Теперь нужно было поговорить с Виктором. Теперь пришло время ставить точки над «и». Теперь ей многое надо завершить, потому что взялась она за самое неподъемное дело.
— Госпоже следовательнице!.. — весело улыбался Чубаристов.
— Сядь, Виктор, — так же, как Малютову, приказала Клавдия. И сама села за свой стол. — Виктор…
— Во-первых, — сказал тот, даже не собираясь садиться и продолжая упаковывать в портфель
— Гольфман в Америке. Уже шесть месяцев, — сказал Клавдия.
Он молчал только секунду.
— Неужели? — сказал тут же иронично.
Впрочем, Клавдии той секунды хватило.
— Виктор, зачем ты летал в Америку? — спросила она строго и даже как-то грустно.
— Клавдия Васильевна, мы так с вами кашу не сварим, — улыбнулся Чубаристов. — Если вы намереваетесь постоянно спрашивать меня, сколько будет дважды два, то я всегда буду отвечать…
— Виктор, прекрати, — чуть не застонала Клавдия. — Виктор, ну Господи Боже, мы же знакомы не первый день. И не первый год…
— И не первый десяток лет, — в тон продолжил Чубаристов. — Да, мы знакомы давно. Это что, позволяет тебе делать выводы, что я зря трачу прокуратурские деньги? Думаешь, я специально зря летал в Америку, чтобы купить тебе массажер?
— Я сейчас швырну тебе этот массажер в лицо. Виктор, Гольфман в Америке, ты ездил его арестовывать. Ты приехал и сказал, что Гольфмана там нет. Хорошо, Игорь, я могу ошибаться, я могу что-то путать, я могу располагать недостоверной информацией…
— Вот именно, мать, вот именно, — поднял палец Чубаристов.
— Но эта информация достоверная — раз. С тобой такие чудеса уже приключались — два. Помнишь сибиряка, которого ты допрашивал, а потом его нашли мертвым?
— Я все тебе тогда объяснил. Я его не убивал.
— И я тебе поверила. Но теперь — снова.
— Да не было там никакого Гольфмана, понимаешь, не было. Эту утку ФБР специально запустило в прессу, чтобы выманить из России кое-каких людей. Думаешь, я ездил только чтобы этого придурка арестовывать? Тут, мать, такая операция разворачивается… Но я-то тебе об этом говорить не имею права. Понимаешь?
Клавдия смотрела на Виктора так, как начинающие гипнотизеры смотрят на своих первых пациентов — спать, спать, — а те хоть бы хны! Виктор под ее взглядом был спокоен.
— Господи, Виктор, почему мне все труднее верить тебе? — с мукой в голосе спросила она.
— Это твои проблемы, мать, — жестко ответил Чубаристов. — Но, согласись, нельзя жить и верить только собственному мужу.
Клавдия даже вздрогнула. Виктор, сам того не ведая, ударил ее по самому больному.
— Вообще, честно говоря, я попрошу, чтобы нас расселили. Ты меня уже достала, — уперся кулаками в стол Клавдии Чубаристов. — Что это за дела? Я кто тебе? Падла какая-нибудь? Я тебя подставлял? Я тебя предавал? Я когда-нибудь бросал тебя в беде? Наоборот, сколько помнится, это я тебе помогал выпутываться
Клавдии вдруг стало неловко. Виктор действительно помогал ей не раз. Да как! Когда у нее опускались руки и казалось, что вот-вот она вообще вылетит с работы, Виктор вдруг решал ее проблемы просто и легко. И всегда отмахивался от благодарности, как от назойливой мухи.
Что это, в самом деле, ее понесло?
Ах да… Лина.
— Хорошо, прости, про Гольфмана я была не права, — тихо сказала она. Хотя мне бы ты мог сказать. Хотя бы намекнуть…
— Вот сказал, — уже примирительно ответил Чубаристов.
— Тогда о другом…
— О чем еще, мать? — заныл Виктор. — Я тороплюсь, я уезжаю в Сочи, мне надо собраться с мыслями, и вообще…
— У меня к тебе просьба. Сделай это для меня.
— Честно говоря, после таких разносов, не очень-то хочется, — капризно сказал Чубаристов.
— Виктор, я о Лине.
На этот раз Чубаристов молчал дольше.
— Что у тебя случилось, Клавдия? — спросил он, усаживаясь, наконец, за свой стол и закуривая.
— У меня?..
— Мне что, повторять твои слова о том, сколько мы друг друга знаем? С детьми что-то?
Клавдия почувствовала, что слезы непрошено выступили на глазах, и опустила голову.
— С Федором? — полуспросил-полуутвердил Чубаристов.
Клавдия не ответила.
— Да, это грустно, — сказал Виктор после паузы. — Это очень грустно — смотреть на тебя. Это надо же — как разительно меняется человек… Ну разве можно было себе представить еще неделю назад, что Клавдия Васильевна Дежкина, госпожа следователь, будет так бестактно, беспардонно вмешиваться в самые интимные человеческие отношения? Да я тебя всегда за исповедника почитал… И я не поверю, что Лина тебя просила поговорить со мной…
Клавдия молчала. Ей было уже даже не стыдно, ей было — страшно. Все, что говорил Виктор, было истиной. Она и сама чувствовала себя отвратительно. Она резво делала какие-то движения, она что-то доказывала людям, она в чем-то людей уличала. Она даже одерживала мелкие победы, но за этим стояла не доброта, как прежде, не внимание, не такт, а злость, злость и злость…
— Мать, прекрати, — сказал Чубаристов. — Он не достоин… То есть, может быть, он прекрасный человек, я не в этом смысле, но ни один человек не стоит того, чтобы мы становились гадами.
— Витька, — сказала Клавдия, — ты скотина, Витька, ты самая дружественная мне скотина.
— Вот это уже ближе к делу. Хочешь, я плюну на свою командировку, мы с тобой укатим куда-нибудь в Рузу и будем неделю пить беспробудно?
— Хочу, — сказала Клавдия.
— Ну и дура.
— Не хочу, — поправилась Дежкина.
— И опять дура.
Клавдия чуть-чуть улыбнулась.
— Нет, ты еще не знаешь, какая я дура, — сказала она. — Я же дело взяла — «сериал».
— Сериал? — словно не расслышал Чубаристов. — Ты сама взяла?