Приятель фаворитки
Шрифт:
– Клянетесь? – настойчиво переспросил он.
– Очень охотно, потому что это – правда.
– Тогда зачем же вы едете? – полуубежденный спросил он.
– Я повинуюсь приказанию, хотя у меня есть при этом и своя цель, которую я охотнее исполню сам, чем доверю другому.
– В чем же она, скажите, пожалуйста?
– Оберегать ту даму, которая едет с нами, и служить ей.
– Вы хотите оберегать ее? – иронически рассмеялся Кэрфорд.
– Ее и ее честь, – серьезно сказал я, – и этой задачи я не передам в ваши руки.
– Что вы сможете сделать? Как можете служить ей?
–
Я открыл для него дверь и стоял в ожидании. Кэрфорд больше не мог сдержать себя и вспыхнул от гнева.
– Клянусь небом, вы не поедете! – крикнул он, хватаясь за шпагу.
В этот момент раздался возглас:
– Кто говорит, что мистер Дэл не поедет?
В дверях появилась мужская фигура в высоких сапогах и плаще, полускрывавшем ее лицо. Однако мы оба узнали его. Кэрфорд отступил, я низко поклонился; оба мы обнажили головы.
Де Перренкур вошел в комнату и обратился к Кэрфорду:
– Милорд! Когда я отклоняю чьи-нибудь услуги, никто не заставит меня принять их, и когда я говорю человеку, что он едет со мною, он едет. Угодно вам возразить что-нибудь по этому поводу?
По лицу Кэрфорда было видно, что он дорого дал бы, чтобы обнажить шпагу против де Перренкура, да и против меня также, но повелительный жест француза указал ему на дверь. Он безмолвно повиновался.
– Короли, милорд, могут иногда посылать за кем-нибудь шпионов, но сами в них не нуждаются, – произнес де Перренкур.
Эта фраза, сказанная вслед Кэрфорду, заставила последнего побледнеть и скрипнуть зубами. Я думал, что он бросится на оскорбителя, но он овладел собою и вышел из комнаты.
Людовик рассмеялся и, сев на мою кровать, сказал мне:
– Собирайтесь! Через полчаса мы уезжаем.
Я повиновался и молча стал собирать в чемодан свои немногочисленные вещи.
– Я выбрал в свои спутники вас, – продолжал Людовик, – потому что вы умеете молчать и, видя, умеете быть иногда слепым.
Я вспомнил, что герцогиня сомневалась в моей слепоте, но молча принял комплимент.
– Эти свойства драгоценны, – продолжал французский король. – Вы поедете со мною в Париж. Я найду там для вас дело, а кто мне служит, не будет раскаиваться. Скажите, я чем-нибудь хуже других королей?
– Ваше величество – величайший государь во всем христианском мире! – искренне ответил я, и был прав: таким считал его весь мир.
– И величайший государь в мире все-таки боится кое-каких вещей, – улыбнулся он.
– Не может быть, ваше величество!
– Несомненно! Он боится женского языка, женских слез, ревности и гнева… в особенности же ревности, мистер Дэл.
Я смотрел на Людовика в недоумении, опустив руки; к счастью, мои сборы были уже кончены.
– Я женат, – продолжал он, – но это еще не важно.
Он пожал плечами, а я подумал:
«При дворе в особенности».
Должно быть, король угадал мою мысль; по крайней мере, он улыбнулся и продолжал:
– Однако я – не только муж, но и возлюбленный.
Я молчал, не зная, что ответить. Я, конечно, слышал о его увлечении Барбарой, но не мне было говорить с ним об этом.
Он
– А вы – не муж и не возлюбленный?
– Ни то, ни другое, государь.
– Вы знаете мисс Кинтон?
– Да, ваше величество.
Людовик подошел еще ближе и почти на ухо сказал мне:
– С такой женой и моим покровительством можно подняться очень высоко.
Я не мог удержаться, чтобы не вздрогнуть при этих словах.
Так вот в чем разгадка! Теперь я знал предназначенную мне роль и награду за нее. Если бы мне сказали это месяц тому назад, когда я еще не выучился самообладанию, я ответил бы на это ударом шпаги, не глядя на то, кто сказал это. Теперь я, хотя и с трудом, подавил свое негодование и скрыл отвращение.
Людовик милостиво улыбнулся мне и продолжал:
– Ваша свадьба состоится в Кале.
К своему удивлению, я поклонился с улыбкой.
– Будьте готовы через четверть часа! – заключил французский король, выходя из комнаты.
Долго еще я простоял неподвижно на месте. Теперь я понял, почему Кэрфорд хотел ехать вместо меня, почему герцогиня Орлеанская рекомендовала мне закрывать глаза, понял какое «счастье» ожидало меня. Английский придворный со своею женою поедет с французским королем; король примет под свое покровительство обоих, и этою женою будет Барбара Кинтон.
Наконец я опомнился и стал окончательно собираться в путь. Я зарядил свой пистолет, осмотрел шпагу. Судьба давала мне случай исполнить обещание, данное отцу Барбары: честь его дочери была теперь в моих руках. Внезапно в моей душе проснулось сомнение. После жизни при дворе я знал теперь, каковы там были понятия о чести. Я ничего не знал о Барбаре, от нее у меня не было никаких сведений. Оттолкнув герцога Монмута, не шла ли она сама навстречу де Перренкуру? Я отгонял эту мысль, но она назойливо возвращалась ко мне. Барбара ехала с королем Франции. Ехала ли она добровольно?
С этой неотступной мыслью я шел навстречу судьбе.
IIIДЕ ПЕРРЕНКУР УДИВЛЯЕТСЯ
Слова де Перренкура: «С такой женой и моим покровительством можно подняться очень высоко» – все еще неотступно звучали в моих ушах, когда я шел на берег моря, и совершенно заглушали во мне всякое воспоминание о последних событиях, о всяких заговорах, о королях, католиках и протестантах. Мне было безразлично, что король подписал в эту ночь отречение от своей религии и свободы своего королевства, меня не занимал больше смелый план фанатика Финеаса Тэта, в который он завлек моего простака-слугу. Все это меня не касалось и зависело только от Божьей воли. Собственная задача, выпавшая на мою долю, казалась мне гораздо более важной и занимала все мои мысли. Я предвидел массу затруднений, почти не имел надежды выйти из них, но твердо решил не быть соучастником короля Людовика в его планах. Иллюзии юности пропадают быстро, и я уже не возмущался сделанным мне предложением, а только был удивлен, почему выбор короля остановился на таком скромном человеке, как я, когда многие высокопоставленные лица поспешили бы с восторгом, без колебания принять лестное предложение.