Приятель фаворитки

Энтони Хоул

Дверь в конце коридора отворилась и пропустила стройную фигуру. С минуту эта дверь стояла открытой, потом тихо протянулась рука и медленно притворила ее. Громко щелкнул замок среди тишины спящего дома.

VIIПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ПАСТОРА

Не знаю, сколько времени я простоял пред этой дверью в коридоре. Затем я начал тихо ходить взад и вперед; не раз подходил я к дверям комнаты, назначенной мне, но опять и опять возвращался на свой пост; уйти оттуда я не мог. Мною овладело странное

желание; мне хотелось, чтобы дверь открылась – нет, хотелось самому открыть ее и объявить своим присутствием то, что мне стало теперь ясно. Но для Барбары, конечно, это не было бы ясно: я был в коридоре один, и ничто не могло доказать ей то, что произошло со мною. Между тем мне казалось невозможным, чтобы она не знала этого, казалось необходимым сказать ей это сейчас же, так как я знал, что не осмелюсь сделать это. Надо было сказать сейчас же или не говорить вовсе.

Фонарь в коридоре угасал и едва рассеивал окружающую темноту. Я стоял неподвижно, весь поглощенный своими думами. Вдруг, как бы в ответ на них, в комнате Барбары послышались легкие шаги, приближавшиеся к двери. Вот они приостановились как бы в нерешимости, затем послышались ближе; крючок двери был откинут, и на пол коридора легла полоса света.

– Кто там? – спросил голос Барбары, слегка дрожавший от страха или волнения.

Я не ответил. Дверь открылась немного шире, и из-за нее выглянуло лицо Барбары, полуиспуганное, полувыжидающее. Как ни хотелось мне видеть ее, теперь я охотно скрылся бы от ее глаз, не зная, что сказать ей. Я готовил свою речь ей сотни раз, а теперь не мог вспомнить из нее ни слова.

– Я думала, что это – вы, – шепнула она. – Зачем вы здесь?

– Я только проходил мимо, идя в свою комнату, – запинаясь сказал я, – и очень жалею, что разбудил вас.

– Я не спала, – сказала девушка, – я думала, что… вы здесь. Спокойной ночи! А… наша спутница уже легла? – спросила она после некоторого молчания.

– Да, она недавно ушла, – ответил я. – Мне жаль, что вы не спите…

– У каждого из нас свои тревоги, – слабо улыбнулась Барбара. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – повторил я.

Она закрыла дверь; я снова остался один в коридоре.

Если какой-нибудь читатель, нет – каждый мужчина, читающий эти строки, захлопнет на этом месте книгу и назовет Симона Дэла дураком, я найду это очень естественным и нисколько не буду на него в претензии. Но если у него хватит терпения еще раз открыть книгу, то я спрошу только у него: не был ли он сам когда-нибудь в таком положении? Не случалось ли ему самому, приготовив красноречивое объяснение любимой женщине, в нужную минуту потерять всякую способность вспомнить его и не выговорить ни одной из приготовленных заранее красивых фраз? К тому же Барбара сказала Нелл, что я «немного дерзок для своего положения». Кто осмелился бы спокойно открыть свое сердце женщине, считающей его немного дерзким?

Такие размышления продержали меня около часа в коридоре и мучили еще часа два, после того как я лег в постель. Наконец я уснул тяжелым сном и проснулся только поздним утром. С неудовольствием вспомнил я о предстоящем путешествии и, одевшись,

вышел в ту комнату, где накануне ужинал с Нелл. Я совершенно не знал, в каком настроении застану ее, но желал видеть ее одну, чтобы уговорить как-нибудь примириться с Барбарой и иметь возможность вместе ехать дальше.

Однако Элеоноры не было в комнате. Взглянув в окно, я увидел наш экипаж пред дверями гостиницы; около стоял хозяин, и я позвал его.

– В котором часу мы выезжаем? – спросил я, когда он вошел в комнату.

– Когда вам угодно, – был ответ.

– Разве нет распоряжения от мисс Гвинт?

– Она не оставила мне никаких.

– Как не оставила? – удивился я.

– Так я и думал! – улыбнулся хозяин. – Вы не знали об этом? Она наняла другой экипаж и выехала два часа тому назад. Она сказала, что вы со своей дамой прекрасно можете ехать и без нее, что оба вы ей надоели. Вот там на столе она оставила пакет для вас.

Я взял маленький пакетик со стола; хозяин с любопытством следил за мной. Мне не хотелось посвящать его в свои дела, и я отпустил его, прежде чем развернул пакет. Он вышел с самым недовольным видом. Когда я развернул пакетик, то нашел в нем десять гиней, завернутых в белую бумагу, на которой было написано кривыми каракулями (стоившими Нелл, вероятно, большого труда): « В уплату за кинжал Э. Г.» Краткость записки свидетельствовала о неудовольствии или происходила от непривычки Нелл справляться с пером – я не мог решить. Однако мне было жаль, что она уехала, и притом таким образом.

Пока я стоял, держа в руках записку Нелл, а столбик золотых монет стоял на столе, в дверях комнаты показалась Барбара. Она стояла, как будто не решаясь войти и бросая застенчивый взгляд кругом, словно высматривая кого-то.

– Я здесь один, – отозвался я.

– А она? миссис…

– Она уехала часа два тому назад, – сказал я, – я не видел ее. Но она оставила нам экипаж и… – я подошел заглянуть в окно, – да, и моя лошадь тут, так же, как и ее верховой.

– Почему она уехала? Не оставила она…

– Десять гиней, – указал я на столбик монет.

– И никакого объяснения, почему уехала?

– Ничего, кроме этого, – показал я ей записку.

– Я не стану читать это, – промолвила Барбара.

– Тут стоит только: «В уплату за кинжал».

– Это – не объяснение. Очень странно! – заметила Барбара.

Конечно, мне все это не казалось таким странным, но незачем было говорить об этом Барбаре, да, правду сказать, мне было бы довольно трудно объяснить ей происшедшее между Нелл и мной.

– Может быть, ее заставило поспешить какое-нибудь дело. Было очень любезно с ее стороны оставить нам лошадей.

– А ее деньги. Вы их возьмете?

– У меня же нет выбора.

Барбара пристально смотрела на монеты; я поспешил взять их со стола и спрятать в кошелек, бросив косой взгляд в открытое окно. Барбара поняла мою мысль: я вовсе не желал, чтобы эти монеты разделили участь моей той, последней, гинеи!

– Не смейте говорить это! – крикнула, вспыхнув до ушей, Барбара, хотя я ровно ничего не сказал.