Прижизненное наследие
Шрифт:
Но теперь неизвестно было, кому он принадлежит, ведь стреляли-то все трое. Г-н Пиф еще издалека закричал, что если у зайца рана справа, то заяц его, потому что он стрелял слева; то же самое утверждал г-н Ой-ей-ей, только про другую сторону; а г-н Паф добавил, что заяц мог в последний момент и повернуться, что имеет смысл обсуждать лишь в том случае, если выстрел пришелся в грудь или в спину; но тогда, так или иначе, заяц принадлежит ему. Однако, когда они наконец подошли, оказалось, что совершенно невозможно установить, куда попала дробь, и тогда, разумеется, они с новым жаром заспорили о
И тут заяц деликатно поднялся да и говорит:
– Господа, раз вы не можете прийти к единому мнению, я, пожалуй, побегу на волю да еще поживу. Насколько я понимаю, я просто свалился без памяти от испуга.
Тут господа Пиф и Паф, как говорится, оторопели, ну а что до г-на Ой-ей-ей, то ему это состояние всегда было в высшей степени свойственно. Но заяц уверенно продолжал говорить. Глаза его расширились и сделались ненормальными - возможно, оттого, что он взглянул в лицо смерти, и он начал предсказывать охотникам их будущее.
– Я могу предсказать, каков будет ваш конец, друзья мои, - сказал он, если вы подарите мне жизнь! Вас, г-н Пиф, уже через семь лет и три месяца поразит коса смерти в образе бычьих рогов; г-н Паф доживет до весьма преклонных лет, но там в конце я вижу что-то очень и очень неприятное что-то - ах, об этом так просто не расскажешь...
– Он запнулся и сочувственно посмотрел на Пафа. После недолгого молчания он поспешно сказал: - А вот г-н Ой-ей-ей подавится персиковой косточкой, здесь все просто.
Побледнели охотники, а ветер с воем проносился над пустынными полями.
Но пока широкие голенища их сапог еще бились на ветру, руки их уже вновь заряжали ружья. И сказали охотники:
– Да как ты можешь знать то, что еще не произошло, ты - лжец!
– Быка, которому через семь лет суждено поднять меня на рога, еще и на свете-то нет, - сказал г-н Пиф, - как же он меня забодает, если он, может быть, вообще не родится?
А г-н Ой-ей-ей утешил себя словами:
– А я вообще больше не буду есть персики, - так что уже можно считать тебя обманщиком.
И только г-н Паф не сказал ничего, кроме: "Ну-ну!" А заяц им ответил:
– Господа могут относиться к моим словам как им угодно, это ничего не изменит.
Собрались уж было охотники растоптать зайца своими сапожищами, закричали они:
– Ты нас не заставишь верить всяким байкам!
Но в это самое время проходила мимо безобразная старуха с вязанкой хвороста на спине, и охотники поспешили трижды плюнуть через левое плечо, чтобы старуха их не сглазила.
Разозлилась старуха, заметив это, и крикнула уходя:
– Када-та ничаво была!
Никто не знал, что это за слова такие, но звучали они прямо-таки как язык преисподней. Эту-то минуту заяц и улучил, чтобы удрать.
Прогремели ему вслед охотничьи ружья, но зайца уже и след простыл, пропала и старуха, только показалось охотникам, что во время залпа послышался дикий издевательский хохот.
Вытер г-н Пиф пот со лба, мурашки побежали у него по спине.
Г-н Паф сказал:
– Давайте-ка лучше пойдем домой.
А г-н Ой-ей-ей уже взбирался вверх по склону.
И только добравшись до каменного креста на гребне, почувствовали они себя
– Мы сами себя околпачили, - сказал г-н Ой-ей-ей, - заяц был совершенно обыкновенный.
– Но он разговаривал, - возразил г-н Паф.
– А может, то был просто-напросто ветер или на морозе у нас кровь прилила к ушам, - убеждали его г-н Пиф и г-н Ой-ей-ей.
Прошептал тут боженька с креста:
– Неубий!..
У троих охотников опять душа ушла в пятки, и они удалились от каменного креста по крайней мере шагов на двадцать; ведь это уж совсем ни на что не похоже, если даже в таком месте не можешь чувствовать себя в безопасности! И не успев собраться с духом, чтобы что-то ответить, они вдруг обнаружили, что ноги их широким шагом поспешают к дому. И лишь когда над придорожными кустами показался дым их очагов, когда залаяли деревенские собаки и детские голоса прорезали воздух, словно ласточкины крылья, тут они сделали своим ногам внушение, остановили их, и на душе у них сделалось легко и хорошо.
– В конце концов каждому суждено умереть, - сказал г-н Паф, которому, согласно предсказанию, предстоял самый долгий путь до этого момента; черт побери, ведь он-то отлично знал, почему так говорит, но его неожиданно стало мучить сомнение, знают ли об этом его спутники, а спросить их он не решался.
Однако г-н Пиф поддержал разговор:
– Если мне нельзя убивать - значит, нельзя убивать и меня! Следовательно, здесь неразрешимое противоречие, точно вам говорю!
Эти слова могли относиться к чему угодно; разумным это рассуждение вряд ли можно было назвать, и г-н Пиф философически хмыкнул, чтобы скрыть свое пламенное желание - узнать, понимают ли его остальные или у него что-то не в порядке с головой.
Г-н Ой-ей-ей, третий охотник, задумчиво раздавил сапогом червя и ответил:
– Мы ведь не только убиваем животных, но и заботимся о них и содержим в порядке поля.
Теперь каждый из них знал, что и другие тоже все помнят, и покуда они втайне вспоминали об этом, пережитые события начали понемногу расплываться, как сны при свете дня, ибо то, что услышали и увидели трое, - это уже не тайна, а значит, и не чудо, самое большее - мираж. И внезапно все трое вздохнули:
– Слава тебе, Господи!
Г-н Пиф направил свой вздох туда, куда смотрел его левый сапог, г-н Ой-ей-ей - туда, куда смотрел правый, - ведь оба косились через плечо на боженьку в поле, которому они были втайне благодарны за то, что он не явился им на самом деле; ну а г-н Паф, поскольку его товарищи смотрели совсем в другую сторону, повернулся к кресту всем телом, ущипнул себя за ухо и сказал:
– Мы сегодня пивка выпили натощак; охотник никогда не должен этого делать.
– Так точно!
– воскликнули все трое, затянули задорную охотничью песню, в которой много раз упоминались "долы и леса", и принялись швырять камнями в какую-то кошку, которая вопреки заветам кралась к полю разорять заячьи гнезда: ведь теперь охотники и зайца не боялись. Но этот последний эпизод нашей истории уже не так достоверен, как все предыдущее, потому что находятся люди, утверждающие, что зайцы несут яйца только на пасху.