Признание в любви: русская традиция
Шрифт:
Лариса. Нет, не все равно. Вы меня увезли от жениха, маменька видела, как мы уехали – она не будет беспокоиться, как бы поздно мы ни возвратились… Она покойна, она уверена в вас, она только будет ждать нас, ждать… чтоб благословить. Я должна или приехать с вами, или совсем не являться домой.
У Гончарова в «Обыкновенной истории» мы видим, что именно у матери просят отдать в жены ее дочь:
Я был виноват тогда. Теперь буду говорить иначе, даю вам слово: вы не услышите ни одного упрека. Не отказывайте мне, может быть, в последний раз. Объяснение необходимо: ведь вы мне позволили просить у маменьки вашей руки. После того случилось много такого… что… словом – мне надо повторить
В маменькины же функции входит следить за моралью, и грозна не только она сама, но даже и ее нематериальный образ, что очевидно из одной из реплик, приведенных у Гончарова в том же произведении:
Неприлично! – скажут строгие маменьки, – одна в саду, без матери, целуется с молодым человеком!» Что делать! неприлично, но она отвечала на поцелуй.
… Вдруг Надинька встрепенулась, минута забвения прошла.
– Что это такое? вы забылись! – вдруг сказала она и бросилась от него на несколько шагов. – Я маменьке скажу!
Александр упал с облаков.
В этом же произведении есть свидетельства того, что ссылка на маменьку может означать уход от разговора, вызванный отсутствием чувства:
– Послушайте, – сказал он таким голосом, что маска вдруг слетела с притворщицы, – оставим маменьку в стороне: сделайтесь на минуту прежней Надинькой, когда вы немножко любили меня… и отвечайте прямо: мне это нужно знать, ей-богу, нужно.
Там же есть высказывание, из которого следует, что осведомленность маменьки об объяснении меняет его статус.
– Ваша маменька знает о том, что вы мне говорите теперь здесь? – спросила она, – а? знает? говорите, да или нет?
У Островского в «Талантах и поклонниках» маменька может иногда сотрудничать с дочерью, и ее брак может быть их общим делом:
Негина. Ну, что тебе знать! Все равно тебе. Так надо, Петя. Я долго думала, мы обе с маменькой думали… Ты хороший человек, очень хороший! Все, что ты говорил, правда, все это правда; а нельзя…
Негина. Ну, вот видишь ты; значит, я глупа, значит, ничего не понимаю… А мы с маменькой так рассудили… мы поплакали, да и рассудили…
Тургенев в «Вешних водах» описывает ситуацию, в которой маменька сговаривается не с дочерью, а с претендентом, то есть она непосредственно регулирует их отношения и даже то, как проходит само объяснение:
Вы знаете, какой совет я взял на себя преподать вам, вы знаете, чего желает ваша матушка и о чем она меня просила, – но чего вы не знаете и что я обязан вам теперь сказать, – это то, что я люблю вас, люблю со всею страстью сердца, полюбившего в первый раз!
<…>
– Ваша матушка, – заговорил Санин, как только стук тяжелых ног затих, – сказала мне, что ваш отказ произведет скандал (Джемма чуть-чуть нахмурилась); что я отчасти сам подал повод к неблаговидным толкам и что… следовательно… на мне – до некоторой степени – лежала обязанность уговорить вас не отказывать вашему жениху, господину Клюберу…
И далее везде, уже в советской литературе, фигура матери, изжитая новой советской идеей семьи и брака, воскресает и воскресает как рудимент, родимое пятно:
У Грековой, в «Хозяйке гостиницы»:
– Мама, это мой жених.
Анна Савишна несказанно удивилась: господи помилуй, жених – какой-то военный, да почти пожилой… Откуда? Александр Иванович поцеловал руку будущей теще (она все прятала ее под фартук), но вообще был скован, неразговорчив.
У Крона в «Бессоннице»:
– Нет, – сказала Ольга с неожиданной суровостью. – Нет, Олег Антонович, не позову. Было время, когда я очень хотела, чтоб вы зашли
Кто же такая на самом деле эта маменька, неизменно являющаяся в любовное объяснение не только в русской, но и в европейской классической прозе?
Очевидно, что сам по себе образ матери – это архетип. Достаточно сказать, что в большинстве языков, даже относящихся к разным языковым группам, это понятие обозначается одним и тем же словом. Вот, смотрите: mom, mommy, mum, mummy, ma, mam, mammy, maa, amaa, mata – английский и родственные ему языки; mama (/) – по-китайски, m'ama – по-чешски; maman – на французском и персидском языках; maadar – по дари; [mj] – по-армянски; mamma – на итальянском и исландском; m~ae – по-португальски; ema – на эстонском; m'a или m – по-вьетнамски; mam – на валлийском; eomma (, IPA: mma) – по-корейски; matka – по-польски, словацки; madre – по-испански, по-итальянски; matrice – по албански; matr – на санскрите; (met'er, ) mit'era, или m'ana, – на греческом языке.
О чем это свидетельствует? О тех самых универсалиях, которые в каком-то количестве сохранились со времен единой, пангейской цивилизации. Мать – это синоним жизни, ее источник, главный инструмент выживания. Вокруг него, этого образа, творится великое столпотворение культуры – от «Медеи» Еврипида до «Матери» Горького.
Именно поэтому мать присутствует повсеместно в религиях, культах, мифах и как следствие этого – в искусстве.
А что же в русской прозе?
Представленные выше ипостаси «маменьки» показывают, что любовное объяснение расписывалось как бы на три, а не на два голоса.
Кто же такая мать? Кто? Она управляет будущим, зная, что правильно, а что нет, ей нельзя перечить, она незримый свидетель всего происходящего, ее нельзя ослушаться, сама ее осведомленность об объяснении делает его почти что свершенным делом.
Заглянем в глубины мифологии. Архитипически мать – это начало, и именно мать отвечает за «следующее начало», которое коренится в намечающемся союзе между претендентом и его избранницей. Мать здесь подобна президенту подлинно демократической республики, отвечающему за воспроизводство власти (как правило, эта его обязанность даже записана в Конституции), то есть за появление нового президента. Круг должен замыкаться, жизнь не должна останавливаться. Поэтому голого чувства здесь мало. Союз, который должен образоваться – многомерная реальность, и его создание должно учитывать многие обстоятельства. И дело здесь не только в материализованных координатах такого союза: сословные ограничения, история отношения родов, семей и другие социо-культурные факторы. Дело здесь также и в том, что сама русская семейная традиция отводит именно матери эту роль – выдать дочь замуж, и отводит именно потому, что за всей этой ситуацией выбора спутника стоит архаичная триада любовь – брак – судьба, где эту самую всезнающую, всевидящую и всерешающую судьбу воплощает именно мать. Почему? А потому, что именно она присутствует при рождении дочери и знает «что ей на роду написано». Откуда? От сестер Суджениц, которые приходят к колыбельке новорожденного и обо всем там договариваются.