Признание
Шрифт:
— Веселитесь. Слышу музыку, вижу свет. Думала, может, кто из пацанов залез, схулиганить.
— Свои, тетя Настя. День рождения у меня. — Марина взяла со стола фужер, налила вина и прихватила пирожок. — Угощайтесь.
Дворничиха кивнула, подобрала подол фартука, вытерла руки.
— Сколько же тебе, Марина?
— Да все мои, тетя Настя. Двадцать пять. — И добавила на всякий случай: — Заведующая разрешила.
— Мне-то что? Думала, может, пацаны залезли. Ладно, за твое здоровье, Марина!
Дворничиха выпила, надкусила пирожок. Похвалила.
— Да! На Менделеевской бабку какую-то сбили насмерть. Кто говорит — мотоциклом, а кто — машиной… А вчера парни разодрались. И все на том же месте.
Дворничиха ушла. Стукнула входная дверь, все стихло.
— Значит, это была женщина? — произнес Глеб одними губами.
— Где? — Марина с удивлением услышала свой голос.
Она поняла. Все сразу.
— Это я сбил женщину, я! — выкрикнул Глеб.
Кончик фитиля обуглился, и пламя свечи, ровное, желто-розовое, утончалось в коптящий жгутик.
Никита тронул кончик фитиля и переломил его.
Они молчали уже несколько минут. Под порывом ветра скрипнула рама окна. Глеб взглянул на темнеющие прямоугольники стекол. Сейчас ему казалось, что все случившееся было сном. История, рассказанная кем-то о ком-то, а он слушатель, не имеющий к этой истории никакого отношения. Когда он заговорил, собственные слова долетали до его слуха со стороны и не затрагивали сознания.
— Решил заехать в гастроном купить вина. Свернул на Менделеевскую. Скорость была небольшая, да и как она могла быть большой — крутой поворот. И улица узкая. Проспект еще освещался, а улица нет. Глаза к темноте сразу не привыкли. Включил фару. И увидел ее. Перед самым носом. Тормозить — занесло бы. Я скорость прибавил, думал объехать ее сзади, думал, она вперед побежит, тротуар-то рядом. А она отпрянула… Бабка, бабка…
Глеб смолк. Он закинул назад голову. Белый потолок застывшей волной уходил за спину, загибался, окружая Глеба жестким скафандром.
— И ничего ты не мог сделать? — выдавил Никита.
— Ничего… Вероятно, ничего… Она отпрянула назад, понимаешь…
— Столько лет водишь мотоцикл…
— Ты что, Кит… сомневаешься?
— Глупости! — воскликнула Марина. — Неужели в ту секунду он мог думать о каком-то мотоцикле? Или о Собственных ребрах?
— Как же можно осуждать человека, если он не виноват! Если он ничего не мог сделать? — проговорила Алена.
Никита потрогал пальцами нос, точно желая убедиться, что нос на месте.
— Как сказала дворничиха? Неизвестно, кто сбил… Неизвестно, кто сбил, значит… Такая странная мысль вдруг возникла в моей голове. — Он обвел зал медленным взглядом и повторил: — Вот какая странная мысль возникла у меня…
Глеб выпрямился.
— Кит! Твоя голова не отягощена никакими предрассудками. Превосходно…
Никита пожал плечами и отошел к окну.
— Никаких предрассудков, да? Кит! — Глеб засмеялся сухим неприятным смехом.
— Так зачем ты нам все это рассказал? Зачем? — выкрикнула
— Ты в детском саду, а не в клубе. — Марина вышла.
— Почему мы здесь? — Алена смотрела на захлопнувшуюся за Мариной белую дверь. — Какая-то нелепость!
Дверь распахнулась, показалась Марина. Она принесла четыре складных дачных кресла.
Никита расправил одно кресло и сел.
— Вот. Теперь будем рассуждать как взрослые.
— Ты уже пытался рассуждать как взрослый. — Марина раскинула еще два кресла и придвинула их Алене и Глебу. Сама же присела на детский табурет, подтянув к подбородку колени.
Никита взял бутылку лимонада, налил полстакана.
— Разве в таком деле советуют?
— Советуют, — произнесла Марина.
— Что ж, советуй, а я послушаю.
Но Марина молчала, приглаживая ладонями волосы.
— Советовать нельзя. — Алена зябко пожала плечами. — Можно лишь представить, как поступила бы сама.
— И как бы ты поступила? — нетерпеливо перебил Никита.
— Я пошла бы… куда надо. И сказала: так-то и так. Случилась такая беда. Я не виновата, но раз так случилось — вот я.
С потолка свисали насаженные на нитки цветные флажки — скоро ноябрьские праздники. На одном флажке был нарисован горнист с трубой, на другом — страус. Так они и чередовались: горнист — страус. Горнист еще понятно. Но почему страус? А нитка у самой двери была сплошь составлена из страусов…
— Почему страус? — спросил Глеб, не отводя глаз от нитки.
И все посмотрели на потолок следом за ним.
— Действительно, почему страус? — повторил Никита.
— Нам прислали только со страусом. С горнистом у нас от прошлого праздника остались. — Марина, прикрыв глаза, медленно провела пальцами по лбу. — Господи, почему нельзя все повернуть обратно? Ну если сейчас было бы… вчера.
— Хватит! — Никита поднялся. — Никто не виноват в том, что произошло. Никто! Поэтому хватит себя терзать. Я еще раз повторяю: дворничиха сказала, что неизвестно, чем сбили ту женщину — машиной или мотоциклом. И мы этого не знаем! Ясно всем вам?
— Это не самый удачный выход, — заметила Алена.
— То ты говоришь — Глебу необходимо помочь, то осуждаешь меня. Тебя раздирают сомнения, понимаю. Но я тебе помогу. — Лицо Никиты покрылось бурыми пятнышками. — Делать надо так, как я предлагаю. С одной стороны — судьба молодого перспективного инженера с прекрасной башкой на плечах. С другой — бабуля, которая не сегодня-завтра сама бы сыграла в ящик. Так? Так. Бабушку эту не вернуть, тут уж ничего не поделаешь. Зачем же ломать судьбу человека только из-за нелепой, пусть трагической, по нелепой случайности?