Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета
Шрифт:
Разумеется, поэтам, романтикам, мятежным или тираническим натурам жить в таком царстве упорядоченной вседозволенности и пресно, и скучно. Впрочем, как я уже говорил, и за ними закреплено священное, неотъемлемое право меньшинства: браниться, горевать (как Ф. Фукуяма) о «конце истории», поскольку все ее мыслимые и немыслимые цели уже достигнуты, и клеймить позором (как А. Солженицын) то общество, которое дало ему приют и которое, как выяснилось, так трудно покинуть…
Россия и близко еще не подошла к этой стадии цивилизованности. Мы все еще на распутье.
Причем, будем реалистичны, шансы фундаменталистов выглядят все еще более предпочтительными, так как именно «солженицынская» ориентация глубже укоренена и в историческом опыте России, русской культуры, и, может быть, в национальной ментальности, чуткой, что и говорить, к идеалам общего дела и общего блага.
К тому же после кончины Андрея Дмитриевича Сахарова у либералов нет общепризнанного лидера, способного если не консолидировать общество (на это, кажется, никто не способен), то по крайней мере бросить свой авторитет и свою харизму на чашу весов. У «солженицынцев» же такой деус экс махина всегда в запасе, и, судя по все учащающимся публикациям в прессе, предугаданная Владимиром Войновичем идея пригласить Солженицына на царствование из разряда комических переходит в разряд практически обсуждаемых:
«Решение баллотироваться в президенты, — пишет на страницах “Независимой газеты” главный редактор журнала “Странник” Сергей Яковлев, — стало бы, возможно, самым героическим и самоотверженным поступком в жизни Солженицына… Народ должен найти способ объявить ему свое желание (путем сбора подписей, через прессу, через выборных делегатов и т. п.). Не может быть, чтобы такой человек, как Солженицын, отказался протянуть своей родине в критическую минуту руку помощи и наблюдал со стороны ее предсмертные судороги» (27 апреля 1993 г.).
Сбудется ли?
Надеюсь, что вряд ли. Но вот появление последовательных, истых, твердокаменных «солженицынцев» у кормила нашей представительной власти, народного образования, культуры, системы жизнеобеспечения средств массовой информации могу вообразить без усилия. Да и всякий, должно быть, с легкостию представит, что станется, например, с нашим безалаберным телевидением, если оно будет отдано вдруг в монопольное владение тем, кто благородно и бескорыстно взыскует религиозного преображения России, зовет соотечественников к соборному покаянию и самоотречению, хлопочет о национальных приоритетах, а в искусстве XX века видит исключительно власть тьмы.
Еще и задумаешься: что благодетельнее для культуры — жить, как нынче, без царя в голове или с царем — но требовательным и суровым, будто ветхозаветный пророк.
Общее благо, каким оно рисуется
Во всяком случае, я никак не исключаю того, что либералы в России вновь упустят свой исторический шанс.
Что делать? Они (мы) словно бы запрограммированы на поражение — уже потому хотя бы, что в отличие от своих влиятельных соперников либерализм и не зовет к общему делу и не обещает общего блага, в чем не без неприятного изумления уже смогли удостовериться российские граждане на отдаленных подступах к либеральной экономике, либеральной свободе слова и морали, либеральной структуре внешнеполитической и внешнеэкономической деятельности, либеральному судопроизводству и т. д., и т. п.
Либерализм рассчитан на одиночек.
И рассчитывать он может тоже только на одиночек.
Сила и притягательность либерализма в единственном: в том, что он создает свободный рынок возможностей — быть богатым, быть знаменитым, быть счастливым, быть верующим или неверующим, быть своевольным, быть похожим на самого себя — только и всего.
Тот, кто сумеет воспользоваться открывшимися возможностями, возблагодарит и поддержит либеральные реформы.
Тому же, кто не сумеет, придется (уже, увы, пришлось) затягивать пояс потуже — до той поры, пока либеральное общество соберется с силами и средствами, чтобы пригреть сирых и убогих, дать опору тем, кто сам не в состоянии ее найти.
Звучит жестоко?
Зато правдиво…
Я ведь не агитационную статью пишу и не в либералы вербую. Мне важно объяснить, почему демократические преобразования поддержал весь народ, поскольку весь народ в них кровно заинтересован, а либеральное их развитие находит пока поддержку только у части творческой интеллигенции и у мыслящих предпринимателей, то есть только у тех, для кого свобода художественного или экономического творчества является первоочередным условием нормальной жизни.
И второе.
Мне важно объяснить, почему, с одной стороны, либеральные реформы получат хоть какой-то шанс только в том случае, если их будут проводить без задержек и проволочек, а с другой, почему необратимыми эти реформы станут лишь в итоге долгой-долгой, постепенной-постепенной инфильтрации либеральных стандартов в российскую реальность и в российскую ментальность, — очень может быть, что и по классической национальной схеме: шаг вперед, два шага назад.
Так что же нам: век свободы не видать?
Возможно. Но… Глаза боятся — руки делают, и если на что-то и могут надеяться слабосильные, амбициозные, жалкие российские либералы, то исключительно на самих себя.
На свою способность просвещать.
На свою готовность не унывать.
На собственный жизненный пример, наконец, ибо, как показывает отечественный опыт, можно жить в нелиберальном обществе — и быть либералом.
«Знамя», № 7, 1993
Признательные показания