Признайся
Шрифт:
– Я считаю, что у слова «любовь» неопределенное значение, - ответил я.
– Можно многое любить в человеке, но не любить его самого.
– Ты плакал?
А этот вопрос меня насмешил.
– Нет, я не плакал. Скорее разозлился. Я встречался с девушками, которые утверждали, будто не станут возражать, когда мне потребуется побыть наедине с самим собой некоторое время. И когда такое происходило, остальное время, которые мы проводили наедине, мы ссорились из-за того, что искусство я люблю больше, чем их.
Она развернулась,
– А это так? Ты любишь искусство больше?
Я посмотрел прямо в ее глаза.
– Абсолютно.
Ее губы изогнулись в нерешительной улыбке, я так и не понял, почему мой ответ пришелся ей по вкусу. Это беспокоит многих людей. Ведь я должен любить их сильнее, чем возможность творить, но пока я не встретил подходящего человека.
– Какое самое лучшее анонимное признание ты получал?
Мы не успели уйти далеко. Мы даже не дошли до конца улицы, и ответ на данный вопрос, можно было растянуть на несколько дней.
– Сложный вопрос.
– У тебя сохранились все?
Я кивнул.
– Не выкинул ни одной. Храню, даже самые ужасные.
Это привлекло ее внимание.
– Насколько ужасные.
Я оглянулся через плечо на конец улицы и свою студию. Не знаю, отчего в голову закрались мысли показать ей, потому что до сих пор никто кроме меня их не видел.
Но она не никто.
Когда я снова опустил на нее свой взгляд, ее глаза были полны надежды.
– Я покажу тебе несколько, - пообещал я.
От моих слов ее улыбка стала шире, и, развернувшись в обратную от своей квартиры сторону, она направилась прямиком к моей студии.
Когда мы поднялись по лестнице, я открыл дверь и позволил ей переступить порог, после того, как сделал это сам. Это была комната, в которой я рисовал. Здесь я хранил все признания. Эта комната - самая личная часть моей жизни. В определенном смысле, можно сказать, что она хранит и мои признания.
Здесь имеется несколько работ, которые не видел никто. И никогда не увидит, вроде той, на которую она сейчас смотрела.
Прикоснувшись к холсту, Оберн пробежалась пальцами по лицу мужчины. Она проследила руками контуры глаз, носа и губ.
– Это не признание, - заметила она, читая надпись, приложенную к картине. И посмотрела на меня.
– Кто это?
Я подошел к тому месту, где она стояла, и посмотрел на картину.
– Мой отец.
Она тихонько вздохнула и прикоснулась к словам на клочке бумаги.
– Что означает «Одна только грусть»?
Теперь ее пальцы прослеживали резкие белые линии, и я задался вопросом, говорил ли ей кто-нибудь, что художники не любят, когда их творения трогают другие.
В моем случае все совсем не так, потому что мне хотелось видеть, как она прикасается к каждой из них. Мне нравилось, что она пыталась прочувствовать картину не только глазами, но и руками. Она посмотрела на меня, ожидая объяснений.
– Это означает
Я ушел, пока она не смогла разглядеть выражение моего лица. Подняв три коробки, стоящие в углу, оттащил их в центр комнаты. Усевшись на бетонный пол, подал ей знак сделать то же самое.
Скрестив ноги, она села напротив меня так, что коробки оказались между нами. Взяв две верхние, я отставил их в сторону, после чего открыл самую большую. Заглянув внутрь, она запустила руку в кучу признаний, выбирая случайный и читая его вслух.
– «Я потеряла более ста фунтов в прошлом году. Все думают, что мне удалось найти новый способ вести здоровый образ жизни, но на самом деле я страдаю от депрессии и беспокойства, и не хочу, чтобы кто-нибудь узнал об этом».
Она опустила признание обратно и взяла еще одно.
– Ты когда-нибудь использовал эти в своих работах? Ты же поэтому держишь их здесь?
Я покачал головой.
– Здесь я держу те, которые в какой-то степени повторяются. Ты удивишься, насколько похожи секреты людей друг на друга.
Она прочитала другое:
– «Я ненавижу животных. Иногда, когда мой муж приносит очередного щенка нашим детям, через несколько дней я выбрасываю его подальше от дома. А потом притворяюсь, что тот сбежал».
Из-за этого признания она нахмурилась.
– Господи, - сказала Оберн, беря несколько за раз.
– Как ты смог до сих пор сохранить веру в человечество, читая подобное каждый день?
– Легко, - заявил я.
– На самом деле это заставляет меня ценить людей больше, ведь у каждого есть превосходная возможность проявить мужество. Особенно, по отношению к близким.
Перестав читать признания, которые она держала в руках, она встретилась со мной взглядом.
– Ты впечатлен, что люди так хорошо могут лгать?
Я покачал головой.
– Нет. Просто мне становится легче от мысли, что некоторые способны совершать подобные поступки. Из-за этого мне кажется, что на самом деле моя жизнь не настолько ужасна, как я думал.
Она наградила меня молчаливой улыбкой и продолжила копаться в коробке.
Я наблюдал за ней.
Некоторые из признаний заставили ее смеяться. Некоторые - нахмуриться. А некоторые вообще заставили пожалеть, что она их прочитала.
– Какое самое ужасное признание, ты получал?
Этот вопрос следовало ожидать. Хотел бы я признаться, что выбросил большинство из них, но вместо этого указал на маленькую коробку. Она наклонилась вперед и прикоснулась к ней, но не стала двигать ближе к себе.
– Что там?
– Признания, которые я не хочу читать больше никогда.
Она опустила взгляд на коробку, медленно откинула крышку. И взяла то, которое лежало на самом верху.
– «Мой отец…»– ее голос затих, и она посмотрела на меня с ужасающей грустью.