Призрачные истории
Шрифт:
– Езжай! Езжай! Я заплачу.
Извозчик, выкрикнув отчаянно:
– Эх, ваше здоровье, погибать, что ли? – пустил клячу карьером, и всё исчезло за углом.
Рыдая, Коротков глянул на серое небо, быстро несущееся над головой, пошатался и закричал болезненно:
– Довольно. Я так не оставлю! Я его разъясню.
Он прыгнул и прицепился к дуге трамвая. Дуга пошатала его минут пять и сбросила у девятиэтажного зелёного здания.
– Где бюро претензий, товарищ?
– 8-й этаж, 9-й коридор, квартира 41-я, комната 302, – ответил чайник женским голосом.
– 8-й, 9-й, 41-я, триста… триста… сколько бишь… 302, – бормотал Коротков, взбегая по широкой лестнице. – 8-й, 9-й, 8-й, стоп, 40… нет, 42… нет, 302, – мычал он, – ах, Боже, забыл… да 40-я, сороковая…
В восьмом этаже он миновал три двери, увидал на четвёртой чёрную цифру «40» и вошёл в необъятный двухсветный зал с колоннами. В углах его лежали катушки рулонной бумаги, и весь пол был усеян исписанными бумажными обрывками. В отдалении маячил столик с машинкой, и золотистая женщина, тихо мурлыча песенку, подперев щёку кулаком, сидела за ним. Растерянно оглянувшись, Коротков увидел, как с эстрады за колоннами сошла, тяжело ступая, массивная фигура мужчины в белом кунтуше. Седоватые отвисшие усы виднелись на его мраморном лице. Мужчина, улыбаясь необыкновенно вежливой, безжизненной, гипсовой улыбкой, подошёл к Короткову, нежно пожал ему руку и молвил, щёлкнув каблуками:
– Ян Собесский.
– Не может быть… – ответил поражённый Коротков.
Мужчина приятно улыбнулся.
– Представьте, многие изумляются, – заговорил он с неправильными ударениями, – но вы не подумайте, товарищ, что я имею что-либо общее с этим бандитом. О нет. Горькое совпадение, больше ничего. Я уже подал заявление об утверждении моей новой фамилии – Соцвосский. Это гораздо красивее и не так опасно. Впрочем, если вам неприятно, – мужчина обидчиво скривил рот, – я не навязываюсь. Мы всегда найдём людей. Нас ищут.
– Помилуйте, что вы, – болезненно выкрикнул Коротков, чувствуя, что и тут начинается что-то странное, как и везде. Он оглянулся травленым взором, боясь, что откуда-нибудь вынырнет бритый лик и лысина-скорлупа, а потом добавил суконным языком: – Я очень рад, да, очень…
Пёстрый румянец чуть проступил на мраморном человеке; нежно поднимая руку Короткова, он повлёк
– И я очень рад. Но вот беда, вообразите: мне даже негде вас посадить. Нас держат в загоне, несмотря на всё наше значение (мужчина махнул рукой на катушки бумаги). Интриги… Но-о, мы развернёмся, не беспокойтесь… Гм… Чем же вы порадуете нас новеньким? – ласково спросил он у бледного Короткова. – Ах да, виноват, виноват тысячу раз, позвольте вас познакомить, – он изящно махнул белой рукой в сторону машинки, – Генриетта Потаповна Персимфанс.
Женщина тотчас же пожала холодной рукой руку Короткова и посмотрела на него томно.
– Итак, – сладко продолжал хозяин, – чем же вы нас порадуете? Фельетон? Очерки? – закатив белые глаза, протянул он. – Вы не можете себе представить, до чего они нужны нам.
«Царица небесная… что это такое?» – туманно подумал Коротков, потом заговорил, судорожно переводя дух:
– У меня… э… произошло ужасное. Он… Я не понимаю. Вы не подумайте, ради Бога, что это галлюцинации… Кхм… ха-кха… (Коротков попытался искусственно засмеяться, но это не вышло у него.) Он живой. Уверяю вас… но я ничего не пойму, то с бородой, а через минуту без бороды. Я прямо не понимаю… И голос меняет… кроме того, у меня украли все документы до единого, а домовой, как на грех, умер. Этот Кальсонер…
– Так я и знал, – вскричал хозяин, – это они?
– Ах, Боже мой, ну конечно, – отозвалась женщина, – ах, эти ужасные Кальсонеры.
– Вы знаете, – перебил хозяин взволнованно, – я из-за него сижу на полу. Вот-с, полюбуйтесь. Ну, что он понимает в журналистике?.. – Хозяин ухватил Короткова за пуговицу. – Будьте добры, скажите, что он понимает? Два дня он пробыл здесь и совершенно меня замучил. Но, представьте, счастье. Я ездил к Фёдору Васильевичу, и тот наконец убрал его. Я поставил вопрос остро: я или он. Его перевели в какой-то Спимат или чёрт его знает ещё куда. Пусть воняет там этими спичками! Но мебель, мебель он успел передать в это проклятое бюро. Всю. Не угодно ли? На чём я, позвольте узнать, буду писать? На чём будете писать вы? Ибо я не сомневаюсь, что вы будете наш, дорогой (хозяин обнял Короткова). Прекрасную атласную мебель Луи Каторз этот прохвост безответственным приёмом спихнул в это дурацкое бюро, которое завтра всё равно закроют к чёртовой матери.
– Какое бюро? – глухо спросил Коротков.
Конец ознакомительного фрагмента.