Призрачный Странник
Шрифт:
— Пятью метрами выше должен быть ещё один технический люк, — сказал голос Скотта в его наушнике.
Спок поднял голову; луч его фонаря метнулся вдоль трубы и высветил контур люка, сквозь незапаянные стыки которого вытекал полупрозрачный дымно-розовый шлейф.
— Вижу, — ответил он. — Мистер Скотт, полагаю, дело пойдёт быстрее, если вы с мистером Бисти проследуете наверх к выходу на пятую палубу и приступите к ремонту насосов, обслуживающих седьмую палубу, вместо того, чтобы пытаться чинить здесь насосы, подающие воздух на нижние уровни.
— Тем более что в этих маленьких баллонах вряд ли
— Вот именно. Я отправлюсь вниз в главный фазерный отсек.
Он открыл люк и осторожно выглянул наружу. Когда отказали насосы, освещение тоже отключилось. Только мертвенное красноватое мерцание аварийных указателей разгоняло мрак, прерывистыми вспышками подсвечивая колышущийся розовый туман, превративший палубу в зловещего вида болото с тёмными островками пищевых синтезаторов. Спок переключил луч фонаря на самый широкий охват. Видимой опасности не было, и его чуткий слух не улавливал ни шагов, ни звука чужого дыхания. Аккуратно развернувшись в узком пространстве, он свесил ноги в проём люка, повис на руках и спрыгнул вниз.
— Вы уж поосторожнее, мистер Спок, — предупредил Скотти, спускаясь следом. Его красная рубашка, брюки, ладони и лицо — те участки, что не были прикрыты маской и ремнями — всё было заляпано бурым налётом органической смеси. — Я не хочу терять вас снова — по крайней мере, пока не узнаю, как вы вообще выбрались из того проклятущего ангара.
— Элементарно, мистер Скотт… — Перед аварийными выходами, расположенными по обе стороны турболифтовой шахты, им пришлось остановиться — тяжёлые герметичные двери, выдвинувшись из стен, наглухо преграждали путь.
— Разгерметизация, конечно, — пробормотал Скотт. Вытащив из своей сумки с инструментами тонкий лазерный резак, он опустился на одно колено и начал вскрывать замок. — Держу пари, что следующая дверь тоже закрыта.
— Как и должно быть, — согласился Спок. — Эти двери сконструированы таким образом, чтобы предотвращать утечку воздуха или, наоборот, распространение опасных веществ, которое могло бы произойти, если бы палуба над нами не была уже полностью залита газом.
— Но тогда и нижняя палуба тоже должна быть перекрыта. Может, мне спуститься с вами и помочь вскрыть перегородки?
Спок не успел ответить: из интеркома у дверей турболифта донёсся треск, а потом голос Кирка — его синтетический, компьютерный голос, насколько мог судить вулканец. Ну, разумеется, подумал он. Из безопасного убежища в компьютере капитан мог с лёгкостью отслеживать их перемещение по бортовой системе связи.
— Слишком долго, — решительно заявил Кирк. — Грузовой трюм за аварийным транспортным отсеком наполнен воздухом, оттуда есть проход вниз, в герметичную секцию корпуса — туда тоже закачан воздух — и в следующую, палубой ниже. Там довольно холодно, но жить можно. По этим отсекам вы доберётесь до десятой палубы, ниже зоны разгерметизации.
— Закачали воздух в секцию корпуса? — возмутился Скотт, потрясённый мыслью, что кто-то посмел так вольно обойтись с его возлюбленным кораблём. — Да кто же, чёрт его дери?..
— Только не потопчите коллекцию журналов мистера Гилдена — мы, как-никак, в долгу перед ним.
— Очень хорошо, капитан, — Спок выключил интерком
Он заколебался, гадая, как быть, если лже-Кирк снова начнёт отдавать приказы. И как быть, если это не настоящий Кирк только что направил его на опасный маршрут… слишком трудно было отличить синтезированный голос от живого через такую слабую, забитую помехами связь. Ещё он знал, что Ярблис несколько ночей бродил по кораблю, разведывая все его входы и выходы. Если он догадался, что пропавший речевой синтезатор был предназначен для подражания голосу Кирка…
— Спросите его, с какой стороны корабля находится шоколадная фабрика старшины Бруновского и на какой палубе. Он должен ответить: двадцать третья палуба, правый борт. Если нет — не верьте ему, что бы он ни говорил.
С этими словами Спок повернулся и быстрым шагом направился вниз по коридору к аварийному транспортному отсеку; его угловатая фигура почти сразу растаяла в кровавой полутьме.
Час был близок.
Ярблис Гешкеррот, Призрачный Странник, сидел в самом глубоком закоулке плавучего селения Голодных, глядя на экран «Аркрес-670», портативного компьютерного модуля, в который он загрузил все программы, чтобы направлять убивающие лучи… слова, которыми они назывались, спутались и переплелись в его сознании. У Голодных, которые желали всё сосчитать и измерить, которые делали машины, подражающие силам разума и тела, было больше слов, чем у его народа, и эти слова было легче произнести про себя, чем длинные, сложные фразы, заставляющие заново осознать, что именно должно свершиться.
Как просто, как приятно было бы не думать о том, что ему предстоит сделать.
Вокруг загорались и угасали красные огни — это было как чудовищно ускоренная смена дней и ночей, и за каждой мерцающей вспышкой красного следовал провал обратно в вечную тьму. За внутренними окнами из триплекса в проволочном переплёте отливали кровавым пурпуром механизмы фазерных батарей, и ровные ряды алых глаз-индикаторов следили за ним навязчиво-внимательным взглядом безумцев. По крайней мере, он избавился от сирены, что завывала над ним, как баргамп в пору брачного гона, — его рука всё ещё слегка кровоточила после того, как он выдрал динамик из стены со всей силой, на какую способна ярость.
Тишина была словно бальзам на сердце, пока он работал, вводя в программу то, что переписал, изучил, вызубрил наизусть в течение этих бесконечных мучительных дней и ночей, — всё, что он сумел выжать из найденных в компьютере схем, все знания и умения, добытые из памяти Джеймса Т. Кирка.
Скоро он будет свободен.
И Рея будет спасена.
Рея…
Он мог видеть её на обзорном экране — как видел её вчера на мостике, как увидел её на один-единственный ослепительный, разрывающий сердце миг в первый день этого маскарада, когда «Энтерпрайз» уходил с орбиты. Он едва заставил себя отвести от неё взгляд и действовать так, как должен был действовать капитан. И это тоже взбесило его — что они были так буднично равнодушны к ранящей душу красоте и к чуду созерцания мира.