Призрак Адора
Шрифт:
Как же мы все устали тогда! У многих матросов легли круги под глазами. Я сам, войдя в каюту, взглянул на себя в зеркало – и испугался. Мертвец. Быстрее побриться и вымыться! Что я и сделал, хотя и трудно было – одной-то рукой. Потом лёг и попытался заснуть.
А матросы работали. Спустили вниз шлюпки, загрузили пустыми бочками. Пьяных пиратов туда же. И – в устье реки, за пресной водой.
Нет, не судьба мне выспаться в эту ночь и хоть немного набраться сил. Раздался грохот шагов на палубе, застонал, поднимая якорь со дна, корабельный шпиль. Всхлопнул один, другой, третий парус.
– Мистер Том! – тревожно бросил,
Боцман ещё что-то бормотал, а я торопливо, кривясь от боли, одевался. Обуваться не стал, босой выбежал на палубу. Матросы рывками, со стоном, надувая жилы на шеях, проворачивали якорный шпиль. Их было мало – большая часть команды поднимала паруса, и шпилевые упирались, что было сил. Казалось, что я слышу, как хрустят их суставы. Клочья тумана висели вокруг, но уже и рассеивались: утро. На соседних кораблях – суета и шум. Крики. Ударила холостым зарядом пушка, и тут же другая – с другого боку. Слышно было, как спускают шлюпки, бряцает оружие. Успеть бы выскользнуть из гавани! В открытом-то море за “Дукатом” ещё погоняться!
А корабль наш отчётливо взял ветра, дрогнул, разворачиваясь, медленно пошёл от берега. Крики усилились. Из пушек бить не будут: туман, можно в своих попасть. А вот на абордаж возьмут, если только не оторвёмся…
Мы разгонялись, расталкивая клочья тумана, почти вслепую ложась на выход к морю. Пиратские суда не видны, но шум, долетающий с них, говорил, что они совсем рядом. Давай-давай-давай! Выигрываем минут пять или шесть, разогнаться бы, не дать им приблизиться, ветерок-то какой слабый!…
Счастье, что слабый. Вырос вдруг перед носом тёмный расплывчатый силуэт, захрипел отчаянно Бариль, бросил яростной бранью на паруса всех, всех, а Стоун, также поняв, в чём дело, рванул штурвал влево, вправо, с предельной нагрузкой перебрасывая руль – только бы замедлить ход корабля… Не успеть. Со скрипом и скрежетом въехали мы в чужую корму. Всё. Конец.
Но въехали как-то странно! Не затрещал, разламываясь, нос “Дуката”. Не загрохотали, срываясь с мест, пушки. Вместо этого легко и плавно разрезался, будто был сделан из картона и щепок, этот чужой, подвернувшийся нам в тумане, корабль. Так мы и развалили его вдоль почти весь, и медленно, плавно остановились.
– Ти-хо! – яростным полушёпотом проорал Бариль, что-то смекнувший, и мигом замолкли все наши матросы.
– Берег! – сообщил боцман, вытягивая палец вперёд.
Да. Впереди сквозь туман явно проглядывал бок массивной скалы. “Дукат” не дошёл до неё какого-то десятка ярдов. Спас его этот странный корабль. Но о! Что за причуды? Туман уходил, и слева, и справа стали обнажаться бока молчаливых, пустых кораблей. Прошло полчаса, и картина открылась.
Яма! Полый внутри островок, перекрывающий самую середину выхода из гавани. Корабельное кладбище Адора! Как прошли мы вслепую сквозь узенькие воротца, единственные в его каменной скорлупе?! Как мы въехали точно в корму трухлявого, древнего судна, которое, рассыпаясь, сослужило великую службу – не допустило нас до скалы?! Ну, братцы, Судьба! Этак не только
– Готлиб! – прошептал я, маня его рукой. – Бери трубу – и на берег. Поднимись на вершину скалы, – тут не высоко, – осмотри и море, и гавань.
Он исчез, а когда вернулся, сияя, доложил:
– Шесть кораблей собрались в погоню. Вышли за кромку тумана, а гнаться-то не за кем: пусто! Чистая вода до самого горизонта. “Дукат” или поднялся в небо, или лёг на дно, или ушёл за горизонт. За каких-то десять минут!
Будем надеяться, что они не подумают, будто в темноте и тумане можно пройти между скал в таком месте, куда и светлым-то днём входить страшно! Я дрожал от волненья и радости. Обернулся, окинул команду сияющим взглядом. Поживём ещё, братцы. Поживём!
Корабли пиратов возвращались. Долетали с их палуб громкие, явственно различимые голоса:
– Говорили ему, что тот самый “Дукат”! За дешёвой ценою погнался! Видели, как он исчез? Это призрак! Призрак!
СЛЕДЫ БЛИЗНЕЦОВ
Ясное-ясное вставало над островом утро. Свет, неподвижность и тишина. Как будто только что грохотала яростная гроза, но вот настала минута и утихли и ветер, и гром. Да, грозу пережили ужасную. Сколько жизней наших она унесла! А теперь вот – свет, тишина. Хотя тело моё и разламывалось от боли и усталости, но рассудок говорил, что всё, всё. Пришло время отдыха и покоя. И я провалился в этот покой, как в могилу.
Я спал двое суток. И, пока капитан-судовладелец отдыхал, все неизбежные хлопоты и заботы взял на себя капитан-навигатор. Энди распорядился выставить вахту из двух человек: один – на скале, второй – на корабле, здесь, на палубе. Остальных же отправил спать. Вот так, и, когда я выплыл из забытья, команда была уже в полной силе. Матросы сытые, бодрые. Что-то уже делают: негромко поёт пила, шуршит рубанок. Пантелеус подступил было к моим ранам, но я попросил подождать немного: взволнованно шевельнулось в груди сердце бывшего корабельного чипа. Скорей посмотреть, кто этот плотник, что за работу правит?
Я быстро умылся и вышел наверх. Ну конечно же, Бариль! Выбрал удобный склон у скалы, расчистил – и сооружает стапель, маленькую корабельную верфь. Длинный, закреплённый одним концом на берегу, помост из толстых, надёжных брёвен. Во время прилива он скроется под водой, и “Дукат” подплывёт и встанет над ним. В отлив же вода отступит, и корабль ляжет на этот помост, обнажит своё днище. Тогда все матросы облепят, как муравьи, это днище и станут кренговать: сдирать прилипшие к дереву ракушки. Эти проклятые ракушки, накапливаясь и нарастая на днище, очень тормозят ход судна. А ведь у “Дуката” одно из лучших качеств – его скорость.
Вот ведь, я сплю – а дело идёт.
– Позвольте приветствовать вас, мистер Том!
Стоун. Как офицер с военного корабля: свеж, чист, безупречен. В парике, в треуголке, со шпагой.
– Здравствуй, Энди.
– Я подумал, мистер Том, что, пока будем искать Эдда и Корвина, пройдёт, может быть, несколько дней. За это время вполне можно успеть откренговать корабль. В гавани всё спокойно…
– Скажи, Энди, – перебил я его. – Ведь я не дворянин и моложе тебя ровно вдвое. Почему ты относишься ко мне с таким почтением?