Призрак автора (Тень автора)
Шрифт:
«Алиса такая красивая, мы все обожаем ее».
Я чувствовал, что ко мне опять возвращается паранойя. Пора было уходить. Я схватил дневник Энн, старательно отводя взгляд от планшетки, и направился к лестнице.
Хотя на лестнице было еще светло, я все равно оглядывался при каждом скрипе ступенек под моими ногами. Уже на площадке второго этажа я вдруг поймал себя на том, что забыл, куда и зачем иду. Но возвращаться назад было глупо: страху я бы натерпелся не меньше, а выходить из дома все равно пришлось бы при свете фонарика, поскольку нужно было закрыть ставни внизу. Собрав остатки воли, я заставил себя на цыпочках пройти –
На полу обозначился островок света. Шкаф по-прежнему был открыт. Я положил дневник на место, вставил панель и плотно закрыл дверь. И тут же распахнулась дверца шкафчика над кроватью.
«Ты видел царапины в шкафу». Но пол в пустом шкафу был ровным, и на какое-то мгновение мне показалось, что я просто выдумал эти царапины. И только потом вспомнил, что видел царапины в шкафу со стороны комнаты матери.
Перед глазами возникло страшное видение, будто гигантское чудовище, скрывающееся в шкафу, скребется по ночам, пытаясь проникнуть в постель Энн. Но панель, разделяющая шкафы, была довольно толстой и с виду прочной; так же как и часть стены, которая одновременно являлась стенкой шкафа в комнате Филлис. Пол шкафа был плотно привинчен к нижней раме каркаса; я даже попытался открутить один винт с помощью монетки, чтобы убедиться в этом. Получалось, что попасть в нижний отсек шкафа, находившийся между кроватями, было практически невозможно. Я не увидел ни фальшпанели, ни дверцы. Только ржавая электрическая розетка, к которой все еще тянулся шнур лампы, стоявшей на тумбочке возле кровати. Как я заметил, у лампы не было собственного выключателя: чтобы зажечь свет, нужно было дотянуться и вставить вилку в розетку.
«Ты для меня рыцарь, которому предстоит последнее испытание». Что подумает обо мне Алиса, если я не справлюсь? Этот вопрос заставил меня двинуться в комнату матери, где уже царил полумрак, поскольку окно выходило на север.
Я опять осветил фонариком глубокие борозды, процарапанные на днище шкафа. Слишком прямые, чтобы считать их следами от когтей: похоже, что-то тяжелое втискивали в шкаф. Я обратил внимание и на то, что головки болтов, скреплявших пол, были сточены.
Нет, уговаривал я себя, это следы от ремонта электропроводки. Настольная лампа и розетка были здесь в точности такими же, как в соседней комнате, но шнур казался намного длиннее. Опустившись на корточки во зле кровати, я вытащил пыльный клубок провода. Провод от розетки вел к старому двойному адаптеру, а уже от него один конец подсоединялся к настольной лампе. Посветив фонариком, я увидел, что сама электрическая лампочка разбита, обрывки нити накала поблескивали в луче света.
Другой провод исчезал в дырке, проделанной в панели стены чуть ниже изголовья кровати.
«Она, конечно, мертва, но ты и сам это знаешь». Я попытался отвернуть один из болтов в полу шкафа с помощью монетки и почувствовал легкое движение. Парализованный страхом, я боялся оглядываться и продолжал отвинчивать болты – один, второй, третий, и вот уже деревянную панель можно было снять. Сначала я не увидел ничего, кроме темноты и пыли, но потом, в луче фонаря, разглядел необычный аппарат. Стеклянная трубка примерно в фут длиной, густо оплетенная паутиной, казалось, парила в черном вакууме. Но как я потом заметил, она была подвешена над деревянной плитой и удерживалась тонкими прутьями и зажимами. С обеих сторон у трубки имелись округлые выступы, и третий выступ находился посередине; в них были впаяны тонкие серебряные прутики, которые затем крепились к электродам. Изолированные провода соединяли трубку с внушительным черным металлическим цилиндром, смонтированным на деревянной плите.
Я
«Адская машина Альфреда».
«Я написала об этом в новелле…» – да, точно, это было в «Призраке»: стеклянная трубка, которую Корделия разбила в студии, когда доставала зеленое платье. Платье, в котором Имогена де Вере предстала на портрете Генри Сен-Клера.
Я наконец понял, как моя мать убила свою сестру, не навлекая ни малейших подозрений. Виола, сама того не сознавая, подсказала план идеального убийства, и Филлис безжалостно исполнила его. Энн умерла, так и не узнав, кто – или что – убил ее.
Буквально через три минуты я уже был в библиотеке с письмом Виолы в руках и разглядывал первый рентгеновский снимок: скелет руки, обтянутой прозрачной тканью, с черным ободом обручального кольца на фаланге одного из пальцев. Это был снимок руки Анны Рентген, жены Вильгельма Конрада фон Рентгена, первооткрывателя рентгеновских лучей, сделанный в декабре 1895 года. Аппарат, что лежал в шкафу, назывался флюороскопом; вакуумная трубка, генерирующая лучи, была названа в честь ее изобретателя, сэра Уильяма Крукса. Наряду с другими выдающимися учеными Викторианской эпохи Крукс умело совмещал науку с околонаучной мистикой, проводя так называемые сеансы с участием молодой и привлекательной помощницы-медиума по имени Флоранс Кук.
Весной 1896 года тысячи людей выстраивались в очереди на выставках в США и Европе, чтобы сунуть в примитивные рентгеновские аппараты свои руки, а иногда и головы и полюбоваться уникальным зрелищем. В тот первый год были проданы тысячи флюороскопов: врачам, инженерам, ученым-любителям, фантазерам и просто безумцам. В их числе, должно быть, оказался и Альфред Хадерли.
Виола была права: эти аппараты были в высшей степени опасными. Один венский врач подверг свою первую пациентку, пятилетнюю девочку, 32-часовому воздействию радиации, пытаясь удалить ей родинку со спины. У девочки выпали все волосы, а спина оказалась практически выжженной. Кларенс Дэлли, помощница Томаса Эдисона, была первой жертвой, скончавшейся в страшных муках в возрасте тридцати девяти лет; после безуспешных попыток остановить распространение раковой опухоли ей ампутировали обе руки. Один из рентгенологов ранней поры писал, что боль от рентгеновских лучей сравнима лишь с муками ада.
И именно это изобретение пустила в ход моя мать, чтобы избавиться от Энн. Скрывать этот факт было бессмысленно. Мне следовало рассказать об этом – да я и сам этого хотел, но не мисс Хамиш, поскольку правда была слишком чудовищной, а полиции. Конечно, пятьдесят лет – срок немалый, но зато они смогут закрыть дело.
Когда я огибал стол, чтобы поставить книгу на место, взгляд мой невольно упал на планшетку. Я ведь собирался, не глядя, смять стопку бумаги, чтобы и дальше пребывать в уверенности, будто послания явились мне во сне. Но теперь эта идея показалась мне сущим ребячеством, ведь я уже знал, что последней записью была «Мисс Джессел».