Призрак бомбея
Шрифт:
Затем, опустив веки и удовлетворенно улыбаясь, загадочная женщина устремилась за Ними-шем и Гулу, растопырив пальцы, словно хотела взять обоих за руки.
И поразительная троица неторопливо побрела домой.
Границы 1960
Лицо нельзя убить. Оно не может стать содержанием, которое охватывается вашим мышлением; оно неохватно и выводит вас вовне.
А
Дурной знак
Мизинчик и Маджи прибыли в Махабалешвар на рассвете.
Из каньонов поднялся легкий утренний туман, пышные зеленые долины и сверкающие водопады озарились. Небо — кристально-голубое, как в раю.
Они остановились в вегетарианском бунгало близ рынка и сняли номер, слегка пахнувший инсектицидом «флит». На завтрак подали чай, тосты и крыжовенное варенье. После душа и посещения храма Кришны, который местные называли Панчгана, Маджи поспала в номере, затем перекусила блинами из черного горошка с уймой красного чили и капелькой лаймового сока.
— Иди сюда, — сказала Маджи, похлопав по кровати. — Отдохни.
— Я не устала, — ответила Мизинчик и вспомнила загадочную женщину на вокзале. Кто она? И почему шла вслед за Нимишем и Гулу? Она вовсе не нищенка, Мизинчик поняла это инстинктивно. Но на лице у нее безошибочно читалась тоска. «Отправляясь в дорогу, обращай внимание на дурные знаки, — всегда наставляла Маджи. — Сам бог Ганеша предупреждает нас, что лучше остаться дома». Но Мизинчик не сошла с поезда. Она молча ехала, иногда проваливаясь в беспокойный сон, пока на соседней полке самозабвенно храпела Маджи.
Даже здесь бабка мгновенно заснула. Мизинчик достала из сумки «Очерки» и прижала к груди, пытаясь вновь пережить тот миг, когда Нимиш схватил ее за руку и дал эту книгу. Мизинчик раскрыла ее на одной из закладок. «Как-то раз Бинда обратила взор к звездам, пересчитала их и показала на самую яркую: «Это моя мама…» И тогда я поняла, что, если мать призывает к себе Господь, она превращается в звезду и по-прежнему присматривает с вышины за своими детьми».
У Мизинчика подступил комок к горлу.
Он все понял.
Хоть и не полюбит ее никогда.
Вечером Маджи и Мизинчик гуляли в тени джамболанов [133] . Созревая, овальные розовые ягоды становились малиново-черными, и тогда их срывали. Вскоре язык у Мизинчика окрасился темным фиолетом.
— Сушеный джамболаночень помогает пищеварению, — сказала Маджи, гладя Мизинчика по голове.
Внучка подняла глаза на бабку. Ее обычно суровый рот растянулся в полуулыбке.
133
Джамболан — плодовое дерево семейства миртовых.
— В горах хорошо, — вздохнула бабка.
— Маджи, — робко начала Мизинчик, — я видела девушку на вокзале в Бомбее. По-моему, я узнала ее.
— Школьная подружка? Тебе нужно чаще встречаться с подругами.
— Нет, старше, возможно, даже замужняя. Но я не знаю, как ее зовут. Я могу тебе ее описать.
— Гм. — Маджи поглядела на деревья. — Я рассказывала тебе историю про
Мизинчик вздохнула. Маджи тщательно упорядочивала свое общение, и оно всегда было односторонним: молитвы к богам, приказания слугам, замечания Савите, советы Джагиндеру, рассказы из санскритского эпоса или басни о животных из «Панчатантры» [134] — Мизинчику и ее двоюродным братьям. Каждая древняя история поучала, загадочно соотносясь с их нынешней жизнью.
134
«Панчатантра» — древний памятник санскритской повествовательной прозы, который сложился к III–IV вв., но имеет более давние фольклорные истоки. В «Панчатантре» обсуждаются в повествовательной форме затруднительные казусы, которые могут представиться правителю.
— На дереве джамболанжила обезьяна, — воодушевилась Маджи. — И все бы хорошо, да только не было у нее друзей…
Она посмотрела на Мизинчика: внимательно ли слушает.
— Маджи, — перебила внучка, — как ты привезла меня в Бомбей? Ты никогда не рассказывала. Я хочу знать.
Маджи глубоко вздохнула.
— Когда я приехала к твоему отцу, — наконец сказала она, — ты горько плакала. Лежала на кроватке и жмурилась, крепко сжимая кулачки и широко раскрыв рот…
Она не рассказала, что крошечное личико, складочки на шее, локотках, запястьях и коленках все были усеяны красными прыщиками, из которых сочился гной, словно все тело обливалось слезами.
Тогда Маджи опустила ладонь на головку младенца и ощутила в нем милость Божью. Дитя, прекрасное маленькое дитятко. Она расплакалась от избытка чувств.
«Чем вы ее лечите?» — спросила Маджи зятя. На врача денег не хватало, и малышку отмачивали в ведре с водой, куда добавляли карболки.
«Девочка заболела сразу после смерти Ямуны». Назвав имя жены, он вновь разрыдался.
— Я помассировала тебя, а потом искупала в отваре из листьев нима. — Маджи брела по тропинке, растаптывая перезрелые ягоды…
…Она вошла в кухоньку, зачерпнула воды из глиняного сосуда и помыла руки над низкой раковиной. Маджи немного успокоило то, что ее дочь никогда не жила в этой холодной темной квартире. У стены стоял мешок грубой краснозерной пшеницы из Америки — дешевле местной индийской атты.На столе — полупустая банка с вегетарианским гхи [135] ».Маджи открыла круглую жестянку с плотной крышкой, лежавшую рядом с плитой, и набрала стальную чашку куркумы. Смешав ее с последними остатками нутовой муки, подлила воды и замесила густое тесто.
135
Гхи — топленое очищенное масло.
Потрясенные отец и бабка Мизинчика наблюдали за ней. Кто эта женщина, которая ввалилась к ним, словно к себе домой? После смерти Ямуны Маджи поддерживала с ними очень слабую, зыбкую связь, и от ее своеволия они онемели.
Мизинчик словно взывала о срочной помощи.
Маджи уселась на кровать, сняла с внучки пеленку и подгузник. Затем прижала голенького ребенка к груди. Мизинчик перестала плакать. Глаза ее раскрылись, и она заглянула бабушке в лицо.
«Я с тобой, — прошептала Маджи. — Больше не надо плакать».