Призрак бродит по Техасу
Шрифт:
– Да, кстати, Черепуша, - продолжал он, - буду весьма тебе обязан, если ты застегнешь свой плащик и нахлобучишь капюшон пониже. Мексы - суеверный народец. Даже если их киборгизировать, нелепые первобытные страхи все-таки приводят к коротким замыканиям. Моих троих ребят я устроил, а Лапонька - сучка хладнокровная, но мне не хотелось бы, чтобы из-за тебя в Далласе начались уличные беспорядки. История доказывает, что с человеком, впервые попавшим на улицы Далласа, может случиться что угодно - и частенько весьма и весьма скверное.
Я последовал его совету, но от словесного ответа воздержался и удовольствовался суровым взглядом по его адресу, втянув при этом щеки, чтобы усилить сходство
– Должен признать, паралич очень и очень активный, - заметил Эльмо.
Глава 2. ДАЛЛАС, ТЕХАС
Когда научным, инженерным и паравоенным коллективам международного мега-спутника Циркумлуна был отдан приказ перенести третью мировую войну в космос, они отказались его выполнять, полагаясь на хартии ООН. От отчаяния и в отместку стороны, воевавшие на Земле, перестали признавать ООН, наложили эмбарго на все грузы, предназначавшиеся для Цир-кумлуны - продовольствие, горючее, металлы, медикаменты и прочее, а также объявили вне закона взбунтовавшихся там граждан. Циркумлунцы, распоряжавшиеся космическими эскадрами и практически уже создавшие самостоятельную экономику на лунном сырье, объявили себя независимой нацией. Эту акцию "длинноволосых" восторженно приветствовали еще более длинноволосые космические бродяги - в свое время хиппи, битники, изгои, актеры, писатели, пачуко, апа-чи, цыгане и другие самозванные бунтари, паразиты (или симбиоты - это уж как взглянуть на дело) добропорядочных циркумлунцев, обитающие в собственном улье из дурапластиковых пузырей, подвешенных к Циркумлуне и известных под названием "Мешок". На протяжении жизни пяти поколений между Террой и Циркумлуной не было никакой торговли и практически никаких сношений, поскольку вторая была сосредоточена на проблемах выживания, а первая переживала культурные катаклизмы из-за разрушенной экономики - наследия третьей мировой войны, которая, уничтожив положенные миллиарды жизней, угасла сама собой. Когда столетие спустя так называемый Интердикт был отменен, первые циркумлунцы и мешковцы, рискнувшие измерить бездны тяготения и навестить Землю, поразили ее обитателей, однако для космонавтов представшая перед ними Терра явилась даже еще большим шоком.
"Мать-Земля, Отец-Космос", краткая история Циркумлуны, составленная Джоном Вашингтоном и Иваном Оляпиным.
Я проковылял под слепящие лучи, и вокруг меня завертелась широкая панорама - по двадцать раз в минуту, по одному полному обороту каждые три секунды: десятки техасских великанов, сотни жилых комплексов из металла и стекла, тысячи торопливых мексиканцев (почти все в толстых металлических ошейниках с коротенькими антеннами), а с ними и синее небр, пухленькие облака и ослепительный диск солнца.
Вся вселенная превратилась в одну гигантскую центрифугу, а я, пылинка, крутился почти в самом ее центре под осью в каком-нибудь десятке ярдов у меня над головой. Я шатался и качался на ногах-ходулях, ожидая, что небо лопнет и космос разлетится вдребезги.
Тут я осознал ошибку, и кружение прекратилось с такой внезапностью, что я чуть было не растянулся на земле.
То, в чем я усмотрел центробежную силу, воздействию которой минуту назад подвергался среди нарисованных техасцев и индейцев, было всего лишь нормальным притяжением Земли.
В этот миг я узнал, что можно без конца и тщетно втолковывать человеку, всю жизнь проведшему в невесомости, что человеческие чувства не способны отличить воздействие ускорения, которое ему известно, от тяготения, ему незнакомого. Можете объяснять ему, пока у вас не сядет голос.
Не успел я с помощью познания через опыт избавиться от одной иллюзии, как тотчас поддался другой: у меня возникло ощущение, что я попал в безвоздушное пространство.
Когда человек, всю жизнь проведший на нульгравном спутнике в обширном, но ограниченном доме со многими помещениями, вдруг впервые выходит из замкнутых стен на планету, он инстинктивно перестает дышать. Не от удивления или изумления, хотя присутствуют и они, но просто потому, что для него существует лишь одна аналогия: оказаться в открытом космосе без дыхательного аппарата. Не замечая ни земли под ногами, ни гравов, прижимающих его к ней, он машинально воспринимает небосвод, как вакуум, а здания вокруг - как герметизированные обиталища, куда он должен вернуться за несколько секунд или погибнуть. Я затаил дыхание.
Но не побежал и не прыгнул (последуй я этому естественному импульсу, так приложился бы носом к Техасу) по кратчайшей траектории к двери или окну. Быть может, первое познание через опыт ускорило второе, но, еще пошатываясь, я заставил себя с силой выдохнуть и набрать полные легкие густого воздуха, который здесь, под открытым небом, оказался довольно зловонным. Открыв, что я нахожусь отнюдь не в вакууме, я разгадал и тайну моего баса. Всю жизнь - и даже на "Циолковском" - я дышал легкой кислородно-гелиевой смесью с небольшим процентом двуокиси углерода и водяных паров. Теперь же я поддерживал свою жизнь густой ведьминс-кой похлебкой из того же кислорода, но варящегося в котле атмосферного давления вместе с азотом и целым набором жутковатых примесей. В более плотной атмосфере голос становился басистее. Проще простого - но разобраться тут можно только после того, как это произойдет с тобой.
Взглянув вокруг себя и вниз, я обнаружил, что по указанию Ла Кукарачи три слуги Эльмо бросили мои саквояжи и окружили меня, чтобы подхватить, когда я наконец перестану шататься и упаду.
Эльмо весело крикнул:
– Пьян, приятель? Вот уже не знал, что вольный воздух Техаса настолько пьянит непосвященных. Но я забыл! Ты ведь мешковец, вспоенный денатурированным кислородом с духами!
Я перестал шататься, но меня уже окружила целая стайка маленьких мексиканцев, а парочка самых крохотных даже теребила мой плащ, и почти все они взывали ко мне:
– Bendiganos, padre! [6]
Весьма живописная кучка оборвышей, состоявшая по большей части из женщин и детей. И никто из них, слава Диане, не носил отвратительного металлического ошейника.
Я настолько актер, что сумею сымпровизировать в любой нежданно доставшейся мне роли, а потому я высунул из-под плаща два пальца и ласково пророкотал:
– Benedicite, mis ninos у ninas!
– и перевел на всякий случай: - Благослови вас Бог, дети мои.
Благодаря плащу и капюшону, они вполне могли принять меня за очень высокого падре или монаха - даже за черного францисканца.
Мой незамедлительный ответ на их просьбу, казалось, полностью их удовлетворил, потому что они уже расходились, когда Эльмо прогремел:
– Отвяжитесь от божьего человека, пока не сбили его с ног своими четками, эй вы, богочокнутые малявки! Черепуша, ты великолепен, но нам надо проложить след на ранчо губернатора. Как твоя головка? Сможешь сесть на лошадь?