Призрак былой любви
Шрифт:
— Но ведь любовь ты мне предложить уже не можешь. Неужели тебе это не ясно?
Он зажмурился.
— Тильда, я влюбился в тебя с первого взгляда и никогда не переставал любить. Не спорю, я наделал много глупостей. Но ради всего святого… это же не только моя вина.
Он взял ее руку, большим пальцем стал ласкать ее ладонь.
— Нет, — шепотом сказала она. — Не ты один виноват.
Она забыла все, кроме того, что он рядом, что она ощущает тепло его тела. Он привлек ее к себе. Она прижалась лбом
— Ты не спросил, зачем я пришла.
Он водил пальцем по верхним позвонкам на ее спине.
— Я пришла попрощаться, — сказала она и почувствовала, как его пальцы, ласкавшие ее шею, замерли. — На этот раз спокойно, по-человечески.
Выпрямившись, она увидела недоверие и боль на его лице.
— У тебя кто-то есть?
Она подумала про Макса, но качнула головой.
— Нет. Никого.
— Если б я мог, я оставил бы Джосси, Тильда. Ты должна мне поверить.
Но она прижала пальцы к его губам, заставляя его замолчать. Он отстранился от нее. Они сидели рядом на диване, не касаясь друг друга. Дара уткнулся взглядом в свой бокал.
— Любовь проходит. Просто… умирает. Это я ее убил. Я был зол, алчен и уничтожил ее.
— Нет. Нет. — Лучше было бы солгать, но она не стала. — Это из-за того, кто ты есть теперь, Дара. Ты. И Джосси.
— Джосси? — изумился он. — А при чем тут Джосси?
— Ах, Дара, Дара. — В этот момент она чувствовала себя невероятно усталой, ею владела гнетущая печаль. — Джосси — моя сестра.
Когда Тильда сбежала вниз по лестнице и быстрым шагом пошла через фойе, ее окликнул чей-то голос.
— Макс… — Сквозь слезы она почти не видела его лица.
— Эмили сказала, что ты здесь.
— О… — Пристально взглянув на него, она застыла посреди фойе. Вокруг нее были люди в вечерних туалетах.
Лицо Макса было суровым.
— Я боялся, что с тобой что-нибудь случится.
— То, что хуже смерти? [21] — Тильда судорожно рассмеялась. — Зря волновался.
21
В XIX веке фраза «а fate worse than death» означала «изнасилование».
Он с минуту смотрел на нее, потом спросил:
— Хочешь выпить?
— Нет. Здесь мне плохо. — Она содрогнулась.
— Тогда пойдем куда-нибудь еще? — Он взял ее под руку.
Они пошли к набережной. На водах Темзы мерцали блики вечернего солнца. По реке плыли баржи и прогулочные теплоходы: ветер полоскал их яркие флажки.
— Он уехал? — наконец спросил Макс.
— Дара? Понятия не имею.
Они дошли до реки. Остановились, прислонившись к парапету.
—
Они оба молчали, наблюдая, как какая-то шлюпка плывет к одному из больших судов.
— Жаль, что я не один из тех кораблей, — тихо сказала Тильда. — А то уплыла бы далеко-далеко, навсегда.
— Так все плохо? — спросил Макс.
Она потерла глаза, положила голову ему на плечо. Моряк в шлюпке бросил веревку на корабль, и его подняли на борт.
— Может, расскажешь? — предложил Макс.
Она подумала, что, наверно, он вправе рассчитывать на ее откровенность. Что, возможно, она перед ним в долгу. За то, что он беспокоится о ней. За то, что не раз поднимал ее с полу — в прямом и переносном смысле.
— Я не собиралась становиться любовницей Дары, Макс.
— И по этой причине он решил напиться до бесчувствия.
Она покачала головой.
— Не совсем так. Я сообщила ему, что его жена — моя единокровная сестра. А сам он соответственно приходится мне зятем. Спать с ним — значит фактически вступить в кровосмесительную связь, так ведь, да?
Он ничего не сказал — просто смотрел на нее.
— Это правда, Макс. Я узнала об этом полтора года назад. Потому и сбежала в Лондон.
Он дал ей носовой платок, она промокнула глаза. Потом рассказала ему все: про Дару и тетю Сару, про письмо, что тетя Сара написала Джосселин де Пейвли. И наконец, про свою мать и про то, что с ней случилось.
— Ты шокирован? — спросила Тильда, закончив свой рассказ.
Он пожал плечами.
— Дрянной, жестокий закон, из-за него твою мать упрятали в психушку. Да и законы об изнасиловании ничем не лучше.
— Иногда я задаюсь вопросом, — задумчиво произнесла Тильда, — в кого из родителей я пошла? В сумасшедшую мать или в порочного негодяя?
— В того, кто красив, — сказал он.
Она отвернулась. Большой корабль начал движение по Темзе. Тильда смотрела, как он уменьшается в размерах, пока шлюпка, привязанная к его корме, не растворилась вдали.
— Приехав в Лондон, — медленно начала она, — я пыталась притворяться, будто у меня нет прошлого. Думала, что смогу начать все с чистого листа, перекроить себя, как старое платье, — здесь укоротить, тут пришить новые пуговицы, придать ему другой вид.
— И у тебя здорово получается.
— Мне стыдно, — прошептала она.
— Тебе нечего стыдиться, — мягко сказал он. — Ты не сумасшедшая и не порочная. Ты — Тильда, ты красива, умна, восхитительна, ты можешь строить свою жизнь так, как пожелаешь. Можешь работать… или завести семью…
— Пожалуй, от семьи я бы не отказалась. — Ей нужна большая семья. Много родных людей, которые бы заполнили пустоты в ее жизни.
— Но никто, кроме Дары, тебя не устроит?